— Кто он?

— Ты прекрасно знаешь, что этого я тебе сказать не могу.

— Другой агент?

Чарльз кивнул.

— Но зачем тебе понадобилось бесследно исчезнуть? Ты же сказал, что у тебя было отличное прикрытие в виде собственного дела и что я была не слишком любопытна. Почему ты не мог жениться на мне, Чарльз, и продолжать все в том же духе?

— Именно это я и собирался сделать. Но за несколько месяцев до нашей свадьбы мне понадобилось надолго уехать. Видишь ли, возникла необходимость кому-то из агентов СРС проникнуть в некую разведслужбу, предварительно обеспечив себе серьезное прикрытие, — объяснил он. — Все мы понимали, что на разработку легенды могут потребоваться годы, возможно, многие годы — только тогда она будет надежной. Так что мне показалось, что порядочней будет исчезнуть до свадьбы, чем после.

— Понятно. Но почему именно ты, Чарльз? Почему не какой-нибудь другой агент?

— Причина кроется в моих способностях и моих познаниях в определенных областях, включая иностранные языки, которыми я владею в совершенстве. Я был лучший кандидат на эту работу. А интересы британской национальной безопасности требовали, чтобы я осуществил задуманное как можно раньше. Такие дела на скорую руку не делаются. Требуется время, чтобы войти в доверие, стать своим. — Чарльз сделал глоток из стакана и продолжил: — Как я уже сказал, все мы знали, что я буду работать и жить по легенде многие, многие годы. Вот, собственно, и все.

— И ты пожертвовал ради этого нашей совместной жизнью, — мягко проговорила Ники, глядя на него в упор.

— Пришлось пожертвовать — ради своей страны, ради своих убеждений, — ответил Чарльз, и взгляд его смягчился, а на лице появилось сожаление.

Ники молчала.

— Если тебя это утешит, — деликатно сказал, Чарльз, — я очень любил тебя. — Он хотел добавить, что все еще любит ее, но не осмелился; в любом случае, это было бы неуместно.

— Ты причинил мне много боли, Чарльз, — медленно проговорила Ники.

— Знаю. Ты сможешь простить меня?

— Раз уж дело так обернулось, думаю, что смогу. Уже смогла. — Она пристально посмотрела на него. — Твоя мать была опустошена так же, как я.

— Да…

— Теперь ей намного лучше. Она помолвлена с Филипом Ролингсом.

— Знаю, читал объявление в «Таймс». Он давно хотел жениться на ней. Должно быть, он очень счастлив.

— Они оба счастливы.

— Я хотел бы кое-что спросить у тебя, Ники. Как ты узнала, что я жив? И как тебе удалось получить мою фотографию, то есть фотографию меня теперешнего?

— Счастливое совпадение, — ответила Ники и стала рассказывать.

Когда она закончила, Чарльз покачал головой.

— А я и не знал, что на меня смотрит эта треклятая телекамера. Мы ужинали с приятелем в ресторанчике рядом с площадью, где проходил митинг, и вдруг услышали шум, стрельбу. Выскочили на улицу посмотреть, что происходит. Я, конечно, заметил телекамеру. Мне надо было послушаться внутреннего голоса и сразу убираться оттуда подобру-поздорову. Обычно я более осторожен.

Ники кивнула.

— Ты изменил внешность, отпустил усы, перекрасил волосы. Но ты не смог изменить глаза, они такие же зеленые, — заметила она.

— Обычно я ношу коричневые контактные линзы, — признался Чарльз. — Но не думаю, что мне стоило их использовать для встречи с тобой. Однако мы отвлеклись. Скажи мне, что привело тебя в Афины?

— После того как я провела выходные в Пулленбруке две недели назад, я решила поехать в Рим, где был снят репортаж.