— Машка! — Илья кинулся к дочке, схватил за руки, потянул на себя. И оторопел, чувство такое, точно две сосульки в пальцах сжал. Машка безвольно дернулась, повалилась вперед и при этом не проснулась, не открыла глаза. — Машка, ты чего? Ну-ка посмотри на меня! — Илья грохнулся на колени, подхватил дочку за плечи, легонько встряхнул. Машка жутковато шевельнулась, точно ее за веревочки дернули, и не ответила.

— Машка! — Илья обхватил ей затылок, поднял голову. Да так и застыл: ладонь покрылась чем-то липким, какой-то жирной маслянистой дрянью, душной и сладковатой. Илья убрал руку и уставился на собственную ладонь — та была в крови, густой и темной, так бывает, когда рана начинает подсыхать. «Что за…» — он заглянул Машке за спину и прикусил губу, чтоб не заорать: затылок девочки превратился в кровавую кашицу, она покрывала волосы, воротник и спинку платья, на плитке висели тяжелые бурые сгустки. Машка вздрогнула, потом еще раз, Илья подхватил ее на руки, вынес в комнату и положил на диван. Девочка так и не открыла глаза, голова ее повернулась набок, на подушке появились темные пятна.

Илья потянулся проверить у Маши пульс, но отдернул руку, его точно кипятком обожгло. «Скорую» надо — он набрал номер, кое-как продиктовал адрес и причину вызова.

— Ударилась головой? — уточнила диспетчер, и в трубке слышался костяной стук клавиш. — Крови много?

— Много, — выдавил из себя Илья, — очень много. Скорее, пожалуйста.

Прилетели мигом, точно внизу ждали. Невысокий лысоватый врач в очках и вертлявая фельдшер с ним прошли в комнату, не обращая внимания на бардак, склонились над Машкой. Илья отошел к подоконнику и прикусил костяшки пальцев. От озноба малость потряхивало, а предчувствие чего-то ужасного, непоправимого точно парализовало. Он видел врачей, слышал их голоса, но не понимал ни слова, будто они говорили на другом языке. Видел, как врач перевернул Машу на бок, как осторожно потрогал края огромной, в полголовы, раны, как перевернул девочку на спину, как проверил у нее пульс и рефлексы. Потом отступил на шаг и принялся стягивать перчатки.

— В полицию звони, — бросил он, и фельдшерица, покосившись на Илью, вытащила из кармана старый мобильник, принялась жать кнопки.

— Что там? — кое-как проговорил Илья. — В больницу поедем?

Врач почти с ненавистью глянул на него, скривился, только что на пол не сплюнул.

— Ага, за третий корпус… Вы бы еще через два часа позвонили.

— Я только с работы пришел, жены нет, — зачем-то принялся оправдываться Илья, — вернее, есть, но она ушла куда-то. Я могу вещи собрать…

Он принялся подбирать Машкину одежду, бросал в сумку все подряд, что-то еще говорил, лишь бы не молчать, лишь бы не стоять на месте.

— Не надо, — тронула его за рукав фельдшерица, — потом в морг привезете, ее оденут. Красивая будет…

— Чего? — Илья повернулся к ней. — Куда привезу, кто оденет? Ты в уме, курва? Ты что говоришь?

Шагнул к ней, а врач каким-то непостижимым образом оказался между ними, несильно толкнул Илью в грудь.

— В морг, — повторил мужик, глядя из-под очков, — у нее открытая черепно-мозговая, ваша дочь умерла три или четыре часа назад. Ты нас на труп вызвал.

«Чей труп?» — рассудок отказался воспринимать реальность, точно вырубился, осталось одно-единственное, самое сильное и важное желание, чтобы эти двое проваливали куда подальше, а Машка встала с дивана и занялась своими игрушками или чтобы они пошли гулять.