Однако старик, хоть и
испытывал сомнения относительно вкуса предполагаемых яств, счел за трусость
уклонение от поста, уже двоим стоившего жизни. Пришлось Голубкову, стиснув
зубы, рыть новую яму.
Ему недоставало внешней привлекательности. Не было в нем ничего от
столь популярного у вас русского генерала -- то есть особи здоровой,
дородной, толстошеей и пучеглазой. Он был тощ, узок, остролиц, с пробритыми
усиками и прической, у русских называемой "ежиком" -- короткой, колючей,
стоящей торчком и плотной. Тонкий серебряный браслет облегал его волосистое
запястье; он угощал вас домодельными русскими папиросами или английскими
"Kapstens", как он их называл, аккуратно уложенными в старый поместительный
портсигар черной кожи, который сопутствовал ему в предположительном дыму
бесчисленных битв. Он был до крайности вежлив и до крайности неприметен.
Всякий раз что Славская "принимала" в доме у какого-либо ее покровителя
(бесцветного балтийского барона; доктора Бахраха, чья первая жена была
знаменитой Кармен; русского купца старого закала, отменно коротавшего время
в обезумелом от инфляции Берлине, где он скупал дома прямо кварталами -- по
десять фунтов штука), безмолвный муж ее неприметно сновал по гостиной,
принося вам бутерброд с колбасой и огурчиком или запотелую стопку водки; и
пока Славская пела (на этих непринужденных вечерах она обыкновенно певала
сидя, с кулаком у щеки и баюкая локоть в ладони), он стоял в сторонке, к
чему-нибудь прислонясь, или на цыпочках крался к далекой пепельнице, чтобы
нежно поставить ее на толстый подлокотник вашего кресла.
Пожалуй, в рассуждении актерства он малость пережимал по части
неприметности, нечаянно внося в создаваемый образ черты наемного лакея, --
что задним числом представляется удивительно точным; с другой стороны, он,
полагаю, пытался выстроить роль на контрасте и, верно, испытывал упоительный
трепет, узнавая по определенным сладостным знакам -- наклону головы,
вращению глаз, -- что в дальнем углу комнаты Такой-то привлекает внимание
новичка к тому обаятельному обстоятельству, что столь невзрачный, скромный
человек совершал в пору легендарной войны небывалые подвиги (в одиночку брал
города и прочее в этом роде).
3
В те дни (немногим раньше, чем дитя света выучилось говорить) немецкие
фильмовые компании, плодившиеся, точно поганки, задешево нанимали тех из
русских эмигрантов, чьим единственным упованием и ремеслом оставалось их
прошлое -- то есть людей вполне нереальных, -- дабы они представляли в
картинах "реальную" публику. От такого сцепления двух фантазмов человеку
чувствительному начинало казаться, будто он очутился в зеркальной камере
или, лучше сказать, в зеркальной тюрьме, где уже и себя-то от зеркала не
отличишь.
Так вот, когда я вспоминаю берлинские и парижские залы, где пела
Славская, и попадавшихся там людей, мне чудится, будто я переснимаю на
"техниколор" и озвучиваю какую-то допотопную фильму, в которой жизнь
представала сереньким трепыханьем, похороны -- резвой пробежкой, и только
море было окрашено (тошной синькой), а за экраном неведомо кто крутил ручку
машины, невпопад имитируя шум прибоя. |