|
— Дожидайся! — прошипел Гремикин, но так ясно, что шип его проникнул во все углы комнаты. — Нет-с уж, вашество, зачем вам беспокоиться! мы это сами-с… сперва один к нему подойдет, потом другой подойдет, потом третий-с… и всё, знаете, в лицо-с!.. — «Поджаривать» это по-нашему называется, — отозвался из угла чей-то голос. — Это так-с, это точно-с. Потому, он тут, вашество, словно вьюн живой на сковороде: и на один бок прыгнет, и на другой бок перевернется — и везде жарко-с! Праведный вздохнул и умолк; прочие присутствующие тоже молчали. Гремикин смотрел на Козелкова так пристально, что последнему сделалось совсем неловко. — А нельзя ли, голубчик, стаканчик чайку мне? — обратился Праведный к лакею, — да жиденького мне, миленький, жиденького! Митенька вздрогнул при звуках этого голоса; ему серьезно померещилось, что кто-то словно высасывает из него кровь. Снова водворилось молчание; только карты хляскали по столам, да по временам раздавались восклицания игроков: «пас»; «а ну, где наше не пропадало!» и т. д. или краткие разговоры вроде следующих: — Опять-таки ты, Семен Иваныч, характера не выдержал! ведь тебе говорено было, что сдавать тебе не позволим! — Клянусь… — Нечего «клянусь»! Сам своими глазами видел! Король-то бубен кому следовал? мне следовал! А к кому он попал? к кому он попал? — Да что с ним толковать! Сдавайте за него, Терентий Петрович, — да и всё тут! — Нет, брат! играть с тобой еще можно, но позволять тебе карты сдавать — ни-ни! и не проси вперед. Или: — Уж я, брат, ему рожу-то салил, салил, так он даже обалдел под конец! — Неужто? — Право! глядит, это, во все глаза и не понимает ни где он, ни что с ним… только перевертывается! — Ха-ха-ха! Козелков потихоньку встал с своего места и направил шаги в бильярдную. — Бюрократ! — пустил ему вслед Гремикин. «Отчего они меня так называют! отчего они не хотят мне довериться!» — мучительно подумал Козелков, услышав долетевшее до него восклицание. Но в бильярдной происходила целая история. — Кто смеет Олимпиаду Фавстовну здесь упоминать? — гремел чей-то голос. — Да уж это так! была бы здесь Олимпиада Фавстовна, она бы не позволила тебе рыло-то мочить! — отвечал другой, не менее решительный голос. — Как ты смел самое имя жены моей в этом кабаке произносить? — настаивал первый голос. — Да уж это так! часто уж очень, брат, к водке прикладываешься! Митенька не решился проникать далее и полегоньку начал отступать к дверям. Ему даже показалось, что кто-то задушенным голосом крикнул «караул», но он решился игнорировать это обстоятельство и только спросил у швейцара, суетившегося около него с шинелью: — Каждый день у вас так бывает? — Кажный, вашество, день! Как-то легко и хорошо почувствовал себя Дмитрий Павлыч, когда очутился на улице и его со всех сторон охватило свежим морозным воздухом. Кругом было пустынно и тихо, только кучера дремали на козлах у подъездов, да изредка бойко пробегал по тротуарам какой-нибудь казачок, поспешая в погребок за вином. Козелков хотел вывести какое-нибудь заключение из того, что он видел в тот вечер, но не мог ничего сообразить. С одной стороны, он понимал, что не выполнил ни одной йоты из программы, начертанной правителем канцелярии; с другой стороны, ему казалось, что программа эта должна выполниться сама собой, без всякого его содействия. «С Божьею помощью…» — подумал он и в это самое время поравнялся с квартирою Коли Собачкина. Квартира Собачкина была великолепно освещена и полна народу. По-видимому, тут было настоящее сходбище, потому что все «стригуны» и даже большая часть «скворцов» состояли налицо. |
