|
— Au fait, что такое нигилизм? — продолжает ораторствовать Митенька, — откиньте пожары, откиньте противозаконные волнения, урезоньте стриженых девиц… и, спрашиваю я вас, что вы получите в результате? Вы получите: vanitum vanitatum et omnium vanitatum, и больше ничего! Но разве это неправда? разве все мы, начиная с того древнего философа, который в первый раз выразил эту мысль, не согласны насчет этого? Митенька наклоняется очень близко к плечу баронессы и заискивающими глазами смотрит ей в лицо. — Не нужно только бунтовать, — прибавляет он нежно. — Но надеюсь, что вы бунтовать не будете? — Конечно, против вас, Marie, какой же бунт с моей стороны возможен? — Ну, а не против меня? — допрашивает Marie. — Вы меня не знаете, Marie, — говорит он таинственно, — я совсем не таков, каким кажусь с первого взгляда. Конечно, я служу… но ведь я честолюбив! Marie! поймите, ведь я честолюбив! Откиньте это, вглядитесь в меня пристальнее — и вы увидите, что административная оболочка далеко не исчерпывает всего моего содержания! — Итак… вы повстанец? — Я не говорю этого, баронесса, — опять-таки, зачем впадать в крайности? — но я могу… я во всяком случае могу сохранить свою независимость! Этого, я надеюсь, никто от меня не отнимет! Митенька чувствует, что он все более и более запутывается, но приход барона очень кстати выводит его из неловкого положения. — А знаешь ли, Шарль, ведь Дмитрий Павлыч хочет идти… как еще это в газетах пишут… «до лясу», кажется? — продолжает приставать баронесса. — Что ж, вашество, в городской лес уединиться изволите? — любезно шутит барон. — Баронесса меня просто сегодня преследует… но, серьезно, у меня есть много кой о чем переговорить с вами, барон! — К вашим услугам, вашество. — Во-первых, барон, как хотите, а эти земские учреждения ужасно заботят меня… — Что же в особенности внушает вашеству опасения? — Нет, не опасения собственно, но… как хотите, а это предмет такой важности, что прежде, нежели приступить к нему, необходимо, по моему мнению, обсудить его внимательно и со всех сторон. — Я, с своей стороны, полагаю, вашество, что нам предстоит только исполнить… — Исполнить — это так; но, с другой стороны, нельзя не принять во внимание и того, что и при самом исполнении необходимо принять меры к обеспечению некоторой свободы совести… Барон кусает губы; баронесса просто хохочет. — Нет, мсье Козелков, я вижу, что вы и в самом деле помышляете «до лясу»! — говорит она. — Вы смеетесь, баронесса, а между тем тут действительно идет дело о предмете первой важности. Митенька окончательно начинает гневаться, и разговор упадает сам собою. Через несколько минут он удаляется, сопровождаемый насмешливыми взглядами баронессы. В отдалении реют квартальные. На другой день губернские остроумцы развозят по городу известие, что Козелков скрылся «до лясу» и что его даже видели в городском лесу токующим с тетеревами. IV Дни проходят за днями; Митенька все болтает. — Вы поймите мою мысль, — твердит он каждый день правителю канцелярии, — я чего желаю? я желаю, чтобы у меня процветала промышленность, чтоб священное право собственности было вполне обеспечено, чтоб порядок ни под каким видом нарушен не был и, наконец, чтобы везде и на всем видна была рука! Вы понимаете: «рука»! Вот программа, с которою я выступаю на административное поприще, и натурально, что покуда я не осуществлю всех своих предположений, покуда, так сказать, не увенчаю здания, я не буду в состоянии успокоиться. |
