|
Завтра наступит полнолуние. Акварий поднял руку к небу — его короткие пальцы черным силуэтом отчетливо вырисовывались на фоне мерцающих созвездий. Акварий вытянул пальцы, сжал в кулак, снова распрямил, и на миг ему почудилось, будто он — тень, ничто, а свет весом и материален. Снизу, из порта, донесся плеск весел; это ночной дозор проплывал между пришвартованными в гавани триремами. Пара рыболовецких суден подмигивали желтыми огоньками-светильниками с другой стороны залива. Где-то залаяла собака; ей отозвалась другая. А потом на тропе послышались голоса рабочих, медленно карабкавшихся следом за акварием. Надсмотрщик Коракс — акварий узнал его по местному резкому выговору — бросил: «Глядите-ка, наш-то новый, машет ручкой звездам!» — и остальные рассмеялись, хватая ртом воздух. Всех их — и рабов, и свободных — сейчас уравняло негодование. Акварий опустил руку. — По крайней мере, — сказал он, — с таким небом нам не нужны факелы. Он вновь взбодрился, подобрал инструменты и закинул обратно на плечо. — Пошевеливайтесь, скоро рассвет. Акварий сощурился, вглядываясь в темноту. Одна тропа уходила на запад, огибая холмы. Вторая вела на север, в сторону города Байи, приморского курорта. — Думаю, нам сюда. — Он думает! — фыркнул Коракс. Акварий еще накануне решил, что наилучший способ общаться с этим надсмотрщиком — игнорировать его. А потому он молча повернулся спиной к морю и звездам и двинулся вверх по темному склону. В конце концов, к чему еще сводится руководство, если не к умению наугад выбрать из нескольких путей один и уверенно делать вид, будто твой выбор чем-то обоснован? Тропа становилась все уже и извилистей. Акварию приходилось ступать боком, временами хватаясь за склон свободной рукой; ноги его скользили, и камешки сыпались куда-то во тьму. Всякий, взглянув на эти бурые холмы, выжженные летними пожарами, решил бы, что тут должно быть сухо, как в пустыне. Но акварий знал, что это не так. И все же он чувствовал, что прежняя его уверенность начинает слабеть. Он попытался вспомнить, как выглядела эта тропа под слепящими солнечными лучами. Днем, когда он впервые разведал ее: валки обгорелой травы, и там, где почва понижается, — бледно-зеленые пятнышки среди черноты — признаки жизни, протянувшиеся к валуну побеги плюща. Одолев половину склона и снова спустившись, акварий остановился и медленно повернулся, описав полный круг. То ли его глаза привыкли к этому освещению, то ли рассвет и вправду близок... Если второе — значит, у них почти не осталось времени. Остальные столпились за спиной у аквария. Он слышал их тяжелое дыхание. Рабочим будет о чем порассказать, когда они вернутся в Мизены: как их новый акварий вытряхнул их из постелей и среди ночи уволок в холмы, и все из-за какой-то дурацкой ошибки. Акварий почувствовал на губах привкус пепла. — Что, красавчик? Мы заблудились? — снова раздался насмешливый голос Коракса. Акварий, не удержавшись, клюнул на приманку. — Я ищу камень. На этот раз рабочие даже не старались скрыть свой смех. — То-то он носится кругами, словно мышь в ночном горшке! — Я знаю, что он где-то здесь. Я пометил его мелом. Новый взрыв смеха. Акварий развернулся к рабочим. Приземистый, широкоплечий Коракс. Длинноносый Бекко, штукатур. Круглолицый Муса, каменщик. И два раба, Политий и Корвиний. Казалось, будто даже их расплывчатые силуэты исполнены насмешки. |
