Свет зажгли. Храп, действительно, шел с кровати Мантули. Но храпел не он. Из под мантулиного одеяла торчала растрепанная женская голова с открытым ртом и выделывала рулады.

– Да ты что, совсем спятил? – прокричал Петрович. – Гони ее в три шеи, пока мы тебя не заложили. Лихо ты расслабляешься, контуженный.

Девица при всех стала одеваться, бормоча себе под нос что то непристойное. Мантуля, сильно хромая, пошел провожать даму. Вслед ему прокричали:

– Возьми трешку для швейцара, а то он ее не выпустит, да сам не выходи, а то назад не впустят.

На следующий день я отправился к Нине Михайловне. Прощание было довольно холодным.

– Заключение получите в канцелярии, командировку отметите там же.

Остальные поручения я выполнил за два дня и отбыл в Киев. Там меня ждали многочисленные интересные дела.

В дальнейшем большинство моих командировок было связано с Восходом. В Крым я ездил обычно раз в две недели, а, бывало, и чаще, уж слишком много влиятельных организаций курировало этот объект, и кляузы сыпались одна за другой. Когда же пошло строительство Дворца культуры, то я не вылезал из стройки. Объект стоил пять миллионов рублей, по тем временам очень большие деньги. Вывели коробку, смонтировали ультрасовременное сценическое оборудование и мощные кондиционеры. Я уже потирал руки, так как стройка была поистине уникальна. Но тут грянула перестройка. К чему она привела – знают многие жители Крыма. Пошли издержки демократии. Вырубили виноградники. Искалечили институт виноделия, уничтожили селекционную генетическую лозу, директор института виноделия не выдержал и покончил с собой. Экономика Крыма была подорвана. Крупные стройки стали замораживать. На мои письма в Крым из Филадельфии никто не отвечал. Наконец мне удалось уговорить моего бывшего коллегу великолепного архитектора Юрия Михайловича Ржепишевского заехать в Восход и сделать фотографии Дворца культуры. Эти фото и комментарии к ним произвели на меня ужасающее впечатление. Коробку этого недостроенного огромного здания стали растаскивать. Разбирали кирпичные стены, альминские блоки, железобетонные и металлические элементы, даже тележки от поворотного круга на сцене и те кто то утащил. В общем – полная разруха, и, что самое печальное, что эта разруха в самом центре благоустроенного поселка. Все это было потом, а мы, дорогой читатель вернемся в 60 е годы.

ПОЛИКЛИНИКА УЧЕНЫХ

Шел 1961 год – год страшных юбилеев. Двадцать лет с начала самой ужасной войны. Двадцать лет со дня дикой расправы над мирными жителями в Бабьем Яру. Трагедию Бабьего Яра активно замалчивали, на месте расстрела упорно продолжали сооружать парк культуры и отдыха. Евреев, приходивших на это место в годовщины расстрела, чтобы помянуть своих близких, помолиться за усопших, прочесть Кадиш – поминальную молитву, хватали на месте, сажали в воронки, отвозили в районные суды, где их приговаривали к пятнадцати суткам за нарушение общественного спокойствия.

Шел 1961 год – четвертый год моей самостоятельной деятельности. Начало года вышло очень насыщенным. Во первых, у меня были интересные объекты – типовой и экспериментальный кинотеатры. Во вторых, я познакомился с ребятами из Купы, у которых была масса любопытных мероприятий. В третьих, я стал готовиться к поступлению в Союз архитекторов. Поступал в Союз я в феврале. Само поступление было для меня несложным и прошло гладко. Нужно было быть автором не менее трех построенных, или типовых, или экспериментальных объектов. У меня их было намного больше. С большинством членов правления я был знаком, с некоторыми через отца, с некоторыми по совместной работе. Архитекторам Милецкому и Гопкало я рассчитывал и проектировал солнцезащиту для их киевских зданий. Характеристики мне дали достаточно хвалебные. Их написали наш директор Косенко и наш архитектурный лидер Панько, несмотря на наши с ним конфликты на почве настольного тенниса (см.