Огни пароходов длинными, белыми, красными и зелеными столбами змеили свои отражения по воде. В теплой ночи, напоенной ароматами цветов, полной теней от гранатовых деревьев, пальм и кактусов, двигалась живая, пестрая, веселая толпа. Пятна света создавали клочки картин, неожиданно ярких и необычайно красивых. Из-за легкой железной ограды протянулись ветви, усеянные невиданными цветами. Свет упал на них и придал им небывалую окраску. За ними мрак ночи, прямые столбы пальм, и в звездном небе едва намечается перистая крона листьев. Розовый свет абажура лег на шляпку и смуглый кончик носа, и улыбка красных уст, сверкающая белизной зубов, кажется манящей и сладкой. В свете автомобильных огней стройные, холеные гнедые кони в английской упряжи, точно лаком покрытые, стоят, выпуклые, но коляски не видно во мраке. В свет окна попал всадник в широкой шляпе на худой лошади. Вытянуты вперед его ноги в длинных светло-сиреневых штанах, и большие стремена покрыты пылью степей. Процокал копытами по мостовой и исчез в сумраке ночи.
Пряно пахнет цветами. Налетит ветерок с моря и покроет их аромат тяжелыми солеными дыханиями океана. Тогда заглушая шум людской толпы, послышится вздох, — то набежал девятый вал и катится по песку и камням, рассыпаясь о пристань.
Говор, песни, звоны гитары, стенанье скрипок, и песни, и танцы из каждой двери, из каждого окна. Вспоминал Игрунька Котика Ожогина, степь, гостиную Танюши Лоскутовой, когда теперь, сидя за стаканом гренадина, напевал:
И точно олицетворяя его мечты, — будто Джо и Кло, — две мулатки шли, обнявшись, выделывая па, сверкая шелком чулок и кружевами поднятых юбок, и, танцуя, они наткнулись на Игруньку.
— Hijo del Dios bianco! (Сын белого бога (исп.)) — воскликнула одна и, смеясь, заглянула прямо в синие глаза Игруньки.
Есть язык общепонятный. Язык любви. Игрунька был мастер на нем говорить.
Через минуту они сидели с ним за столиком, ели мороженое и пили коктейль. Они узнали, что он Russo (Русский (исп.)), говорит по-немецки и по-французски, и разыскали подругу-креолку, говорившую по-немецки.
Переводчица оказалась красивее новых знакомых. Она была и бойчее их. В полночь Игрунька танцевал танго между столиками с креолкой, привлекая на себя внимание своим высоким ростом, светлыми волосами и голубыми глазами. Кругом при всплесках рук раздавались веселые возгласы:
— Hijo del Dios bianco!
Наутро Игрунька с рекомендательным от креолки письмом ехал в Буэнос-Айрес в русское кафе "Украина".
Было жарко на солнце. Пыльные мостовые блестели. Их поливали водой из бочонков голые негры. Сонно дремали пальмы. В пурпуровых цветах висели острые ветви гранатового дерева. Пряно пахло померанцевым цветом и как будто еще лилией. Ближе к морю к ароматам цветов примешивался царапающий горло запах угольного дыма и острый запах рыбы и воды.
Сладко и больно было на сердце Игруньки. Дивила красота природы и синего неба, волновала прошедшая вихрем страсть, но чего-то не хватало, о чем-то тосковало сердце. О чем?
Он не знал…
VIII
Две недели спустя "сын белого бога" писал Олегу в Галлиполи:
"… Я окунулся в жизнь Южной Америки. Два дня я провел в Рио, затем Сантос и столица Уругвайской республики Монтевидео. Еще один день, и я в южноамериканском Париже, в Буэнос-Айресе… Милый Олег… Небоскребы и движение толпы прямо-таки феноменальны.
Я жил в русской посольской церкви и поступил простым «пеоном» в русское кафе «Украина». Двенадцать часов в день работы в кафе — мытье полов и стекол, затем стаканы и тарелки. По вечерам я переодеваюсь и — в кафе. Там я на практике учил испанский язык и присматривался к нравам Аргентины…"
Пять месяцев "сын белого бога" мыл тарелки и полы, пока судьба не обратила на него внимания. |