Пока они ехали в трамвае, он боялся заговорить на эти темы. Знает ли Изис, что такое смерть? Ей еще не приходилось терять никого из близких… Но она, с высоты своих десяти лет, пыталась осмыслить ситуацию.

— Отчего умерла эта дама с площади Ареццо? Она была старая?

— Нет.

— Может, она болела?

— Не знаю.

— Она умерла в своем кресле или в постели?

— Я не знаю. Важно только то, что мы идем с ней попрощаться.

— Она узнает об этом?

— Я не знаю.

Ипполит злился на себя: он только и мог, что повторять дочери «я не знаю», — потому, что он и правда не знал ответа, или потому, что скрывал от нее правду. «Она сочтет меня болваном и будет права».

Изис подумала и сказала:

— Вообще-то, не важно, узнает она об этом или нет. Главное, чтобы мы это сделали.

На паперти их в последний момент догнал Жермен и предложил увести Изис домой. Но было поздно: девочка уже настроилась участвовать в церемонии. В результате Жермен с неохотой поплелся за ними.

Гроб опустили у алтаря, потом поставили на крышку портрет Северины.

— Ах, это она! — воскликнула пораженная Изис.

Ипполит увидел, что девочка дрожит.

— Тебе плохо, милая?

Щеки у Изис побелели, и она выдохнула:

— Я же ее знала. Я…

Она повернулась к отцу, лицо ее сжалось от боли.

— Почему?

— Все когда-нибудь умирают, дочка.

— Но почему?

Голос у нее был такой умоляющий, что Ипполит просто не мог в очередной раз ответить «не знаю». В панике он обернулся к Жермену, но тот только уставился на свои ботинки.

Тут слово взял священник, и все переключились на него.

Началась служба. Теперь Ипполит не боялся, что Изис услышит страшные подробности: служитель церкви, осуждающей самоубийство, вел себя так, будто обстоятельства кончины ему неизвестны.

Ипполит немного расслабился и огляделся вокруг: здесь были, конечно, сотни незнакомых людей, но пришли и обитатели площади Ареццо.

Безукоризненная мадемуазель Бовер с прямой спиной и заплаканными глазами; красотка — агент по недвижимости, скрывшая глаза под круглыми темными очками; Людовик и его мать, вздрагивавшие в такт каждому слову из трагической речи священника; спокойная и сосредоточенная Роза Бидерман, придававшая внушительности церемонии, — она отвечала на приветствия всех, кто пришел в церковь. Подальше, в углу, Ипполит увидел писателя Батиста Монье — он был без своей миниатюрной жены, в обществе какой-то блондинки. Ближе к алтарю консьержка Марселла один за другим вытаскивала из сумки бумажные носовые платки: у нее была какая-то ненасытная жажда рыдать. Инженер Жан-Ноэль Фанон пришел со своей женой Дианой, которая редко появлялась на людях, — она была в великолепном черном костюмчике и не скрывала зевоты. Галерист Вим зашел на несколько минут, взглянул на часы, шепнул что-то своей секретарше, симпатичной фламандке, и выскользнул из церкви с озабоченным видом человека, который не может пропустить важную встречу. Удивили Ипполита владельцы цветочного магазина Орион и Ксавьера: она никогда не казалась ему особо чувствительной, но сейчас явно испытывала сильное горе: у нее было осунувшееся серое лицо, остекленевшие глаза, и она кусала губы, как будто старалась сдержать рыдания; обычно безмятежный, Орион озабоченно глядел на жену и поддерживал ее под руку.

Ипполит повсюду высматривал Патрисию, но не находил. Повернувшись в другую сторону, он увидел ее в своем же ряду, справа от Изис и Жермена. Она смотрела на него. Не задумываясь, они улыбнулись друг другу. В одну секунду была забыта и их ссора, и ее причины.

К микрофону вышла девочка и повернулась лицом к собравшимся: это была Гвендолин, старшая из четырех сирот.