Доктор посмотрела на Патрисию, обвела взглядом квартиру, вздохнула, а потом снова взглянула на Патрисию:

— Я выскажусь резко.

— Ну, при таких делах, как у меня…

— При таких, как у вас? Очень интересно. Вам пришлось за последние дни стать жертвой насилия?

— Вы что, шутите?

— Нисколько.

Патрисия не знала, что сказать.

Врач настаивала:

— Я действительно хотела бы знать, какому именно насилию вы подверглись.

Патрисия чуть не взорвалась, но смогла сдержать гнев. «Только не при психиатре! Держи себя в руках».

— К кому вы, по вашему мнению, обращаетесь подобным образом, мадам Симон? — спросила она медленно и спокойно, считая, что одержала победу.

— К матери жертвы насилия, а не к самой жертве.

Патрисия подскочила от удивления. А доктор продолжала спокойным, мирным тоном:

— Вы подменяете собой вашу дочь. По вашим словам, можно подумать, что это на вас напали, что именно вы ощущаете страдание в своем теле, что это вы больше не занимаетесь любовью.

«Что? Да откуда она знает?»

— Я думаю, что вы очень хороший человек, Патрисия, но вам не хватает эмоциональной зрелости. Я вижу это по Альбане: вы ведете себя скорее как дочь своей дочери, чем как ее мать.

— Что вы такое говорите?

— Вы бродите по квартире, ничего не делая, только читаете, вы никуда не выходите, вы слишком многого ожидаете от общения с дочерью. Это она рассказывает вам о том, что происходит в мире, это она вынуждает вас бороться с отчаянием, она заставляет вас периодически мыться, приводить себя в порядок, ходить к парикмахеру. Неужели она же должна еще и свести вас с каким-нибудь мужчиной?

— Конечно нет!

— Разве вы не встретились с Ипполитом после ссоры с Альбаной, когда она убедила вас, что вы не должны хоронить себя заживо в этой квартире?

— Тут нет никакой связи. Ипполит мне нравился уже три года, и я получила от него письмо, полное нежности, с которого и начались наши отношения.

— Ах вот как! А мне показалось, что на самом деле ваши отношения начались с вашей дочери, которая, словно мать, объяснила вам, что пора повзрослеть и выбираться из дома.

Пораженная Патрисия смутилась и замолчала.

— Я очень прошу вас, Патрисия. Вы должны взрослеть дальше. Альбане будет слишком сложно вынести такую нагрузку: и мать-ребенок, и изнасилование. Вы же ее любите, подумайте о ней, Патрисия. Вылечитесь в свою очередь: повзрослейте! Это ускорит выздоровление вашей дочери.

И, как всегда, когда она считала разговор законченным, мадам Симон встала и вышла, не добавив ни слова.

Патрисия же была абсолютно сбита с толку. Столько нелепых идей сразу! Ей только что выдали целый пучок гипотез, одна страннее другой. Это она — мать-ребенок? Она никогда не думала о себе таким образом. Какая глупость…

Она встала, покачнулась. Какое потрясение… «Что-то она меня травмировала, этот спец по травмам. И это называется врач? Ах, ну да, клин клином вышибают… Жизнь нанесла тебе удар? Ну на, получи еще один, чтобы больше не думать о первом».

Она направилась на кухню и автоматически выдвинула ящик буфета. Нет. Она не голодна. Никакого аппетита. Если ей каждый день устраивать такую головомойку, как сегодня, она, пожалуй, похудеет. Точно. Депрессия — отличный способ сбросить вес. Почти такой же хороший, как рак.

И она заплакала беззвучно, медленно, без рыданий. Плач-кровотечение.

Вернувшись в гостиную, она по старой привычке выглянула на площадь.

Ипполит работал в сквере вместе с Жерменом. Он не поворачивался к ней. Видимо, специально. Вокруг них толпились люди, все еще взбудораженные делом Бидермана. Убожество!

Она пригляделась к Жермену.