Она пригляделась к Жермену. Вот кого она напоминает рядом с Ипполитом. Уродина. Калека. Такая же смешная. Самой ей нравился Жермен, но она считала ненормальным, что Жермен нравится Ипполиту. И не более нормальным — то, что ему нравилась она сама. Короче, Ипполит просто ненормальный, вот и все.

Навалилась усталость, и она снова пошла на кухню, автоматически, как раньше, когда при любой тревоге она начинала опустошать холодильник. Она открыла дверцу. Пусто. На полках ничего. Естественно, она же не ходит в магазин. Чтобы они с Альбаной чем-то питались, она заказывала готовые блюда в китайском, а иногда в японском ресторанчике. Это было ей так чужеродно, что она теперь полностью готова к диете. Еда ей стала противна.

Она вышла из кухни. Может, поговорить с Альбаной? Почему бы нет?

В этот момент, проходя мимо двери, она заметила, что на площадке шевельнулась какая-то тень.

Под дверь проскользнуло письмо, — видимо, кто-то подсунул его с той стороны.

Конверт был желтый, как и в прошлый раз, и почерк тот же самый.

7

Без сомнения, это была самая бездарная ночь в ее жизни. Фаустина сидела голая на кровати, поджав ноги к груди и обхватив колени руками, и раздумывала о том, что произошло.

Мужчина, который якобы страстно в нее влюблен долгие месяцы и на словах только и мечтал оказаться с ней в постели, даже смиренно позволил ей многократно его отшить — страсть дала ему силы это вынести, — так вот, этот самый мужчина, будучи наконец допущен к заветному Граалю, как только она распахнула объятия ему навстречу, шлепнулся с ней рядом, будто куль с мукой, и, не особо утруждая себя предварительными ласками, после нескольких вялых, монотонных и невыразительных движений сбросил в нее семя, задыхаясь от натуги, — всего-то и делов. Потом он заглянул ей в глаза — видимо, имелось в виду, что взор его пылает от страсти, — такой довольный, будто доставил ей море удовольствия. Дальше — хуже: после этого он мгновенно уснул, словно олимпиец, осиливший марафонскую дистанцию. И девять часов спустя все еще дрыхнет. Просто сокровище!

Фаустина потерлась подбородком о левое колено. Эта неудача должна была бы ее разозлить, но она почему-то чувствовала себя умиротворенной. Она-то, привыкшая к бурным ночам любви, к неудержимым выплескам страсти и множественным оргазмам, почему-то не рассердилась на эту кратковременную прогулку по тихим водам обыденного секса, может, даже все это ей не так уж и не понравилось. Она проснулась спокойной и безмятежной — это было новое, непривычное ощущение.

Она встала, не побеспокоив Патрика Бретон-Молиньона, который раскинулся на всю кровать и, устраиваясь во сне поудобней, подсунул под себя почти все подушки. Удивляясь, что главного редактора «Матен» не дергают с самого утра телефонными звонками, она наклонилась к столику у кровати и обнаружила, что Патрик выключил мобильник. Должна ли она чувствовать себя польщенной такой расстановкой приоритетов или, наоборот, посмеяться над мужчиной, для которого ночь столь невыразительной любви являет собой нечто исключительное?

Она выглянула в окно и убедилась, что зеваки и фотографы все еще толпятся у особняка Бидерманов. Они паслись на площади группками и поодиночке. Она удовлетворенно вздохнула: приятно осознавать, что шумиха продолжается и место, где она живет, по-прежнему остается в центре событий.

Недалеко от своего дома она заметила Патрисию, которая решительным шагом направлялась в сторону ее подъезда.

— О боже, как же я забыла!

Она забегала по комнатам, кое-как оделась, перехватила волосы резинкой, затворила двери в спальню и побежала открыть Патрисии заранее, чтобы звонок не разбудил Патрика Бретон-Молиньона.

После обмена ритуальными приветствиями и поцелуев в щечку Фаустина пригласила Патрисию в салон. Патрисия была одета в чуть простоватое фиолетовое платье и явно очень напряжена; она вытащила из матерчатой сумки папки:

— Вот тебе рецензии.