— Короче, не волнуйтесь. Если Филипп вам дорог — я ведь правильно поняла? — нужно принять его таким, каков он есть. Но сам он вам об этом не расскажет. Вот я и пришла вам помочь.

Фатима вздрогнула. Ей явно хотелось сбежать. И Ева без промедления продолжила:

— Он говорит с вами о своей жене?

— Нет. Он сказал, что она скучная унылая толстуха.

— Напротив, Одиль — очаровательная женщина, и, хотя он ей изменяет, он по-прежнему в нее влюблен! Чудовищно, как она им вертит все эти годы. А обо мне он упоминал?

— Ни разу!

— О Сонье?

— Ни разу.

— А о Еве?

— А кто эта Ева?

— Ну вот видите, какой он! Скрытный… Притворщик… Ну он просто не может иначе! Хотя он славный мужик и добрый. Я в этом сто раз убеждалась. Вот с детьми он так славно обращается…

— С какими детьми?

— С нашими.

— С вашими?

— Ну, которых я ему родила.

— Вы?!

— У нас мальчик и девочка, Тельма и Луи.

В этот момент Ева подумала, что назвала не слишком удачные имена, но она заметила, что Фатима, которая с каждой минутой все больше распалялась, не обратила внимания на эту деталь.

Ева приготовилась нанести последний удар и достала из сумочки фотографию:

— Смотрите, вот мои крошки. — И она протянула Фатиме снимок, где она была в обществе Филиппа и двоих детей, трех и пяти лет. — Правда, похожи на него? У Филиппа сильные гены, гены Дантремонов.

Кровь отхлынула от лица Фатимы. Она ругалась по-арабски. Ева дала ей немного попсиховать, а потом схватила ее за руку:

— Фатима, я ведь не ревную. Вы можете с ним видеться, можете рожать с ним детей, мне абсолютно не жалко. Только потребуйте заранее, чтобы он отписал на них какую-нибудь приличную сумму. У меня на это ушли годы. Настоящая битва была. Сперва он отказывался, боялся, что это ущемит права его официальных детей. Но в любом случае моим детям или вашим нет никаких оснований рассчитывать на наследство, потому что, во-первых, это будет только лет через двадцать, а то и тридцать — дай бог, чтобы попозже, — а во-вторых, кто знает, сколько таких окажется — ну, его внебрачных детей, которые потребуют свою долю? Так что если не принять меры прямо сейчас, нам потом достанутся одни объедки. Но я-то в конце концов добилась, чтобы он открыл на мое имя счет в Швейцарии, и теперь он кладет туда деньги.

Фатима вскочила:

— Я брошу этого мерзавца!

— Нет, Фатима, ну что вы! Ваш уход так сильно его ранит…

— Я брошу этого мерзавца, он мне ни о чем не сказал, а только твердит уже полгода, что вот-вот уйдет от жены.

Ева сделала огорченный вид:

— Ох ты господи, он правда так сказал? Это он зря. О нет… этого он, конечно, никогда не сделает.

— А я-то собиралась отказаться от таблеток! Какая дура!

— Фатима, вы не должны себя обвинять!

— А вы вообще молчите! Я не такая, как вы! И делить его ни с кем не собираюсь. Либо он мой, либо пускай проваливает. Ох, я ему устрою сегодня вечером!

— Фатима!

Но молодая женщина уже вылетела из кафе, спеша обрушить громы и молнии на голову обманщика.

Ева вздохнула и достала пудреницу, открыла ее, погляделась в зеркало и подмигнула своему отражению:

— Нет, не подходит нам эта Фатима. Уж больно нервная.

Вернувшись домой, она забралась с толстой книжкой на новенький диван, подаренный Филиппом Дантремоном. У нее было отличное настроение, и она спросила кошку, которая устроилась у нее на животе:

— Ты знаешь эту книгу Боба, милая?

Кошка мяукнула немного раздраженно.