Когда два дня спустя Виктор пробирался по прозрачному городку, выстроенному из стекла и железа, у него возникло странное ощущение узнавания, хотя вообще-то он впервые видел эти огромные пальмы, гигантские папоротники, камелии, азалии, а запах корицы, смешанный с ароматом лимонной герани, тоже не был знаком ему прежде.

Он пришел на десять минут раньше, поэтому присел на скамейку и стал разглядывать своды и грандиозный главный купол, прикрывавший от небесных опасностей деревья и колонны, а потом установил источник своих ощущений: звуки! Он слышал птиц с площади Ареццо… Он удивленно озирался, но не увидел ни маленьких, ни больших попугаев; проследив источник звуков, он уперся взглядом в… громкоговоритель. В дни, когда оранжереи открывали для посещения, садовники включали записи, чтобы гуляющим было интереснее.

Он снова опустился на скамейку.

Оксана появилась, одета она была в легкое льняное платье и казалась одновременно хрупкой и величественной.

Она искала глазами фотографа и не заметила Виктора.

Он смотрел на нее: сердце у него колотилось, во рту пересохло. Никогда еще он не был так сильно влюблен.

— Я здесь, Оксана.

Она пошатнулась, остановилась, запуталась в собственных ногах, не понимая, в какую сторону теперь двигаться, взмахнула руками, а потом, побледнев, застыла на месте:

— Пожалуйста, Виктор, уходи. — И, не дожидаясь его ответа, она побежала прочь.

Виктор, не обращая внимания на посетителей и на охранников, громко крикнул:

— Пожалуйста, не убегай!

— У меня встреча.

— Это встреча со мной.

Она продолжала бежать по галерее, соединяющей две теплицы. Он догнал ее в несколько прыжков и загородил ей дорогу:

— Оксана, это со мной у тебя встреча. Батист попросил, чтобы связались с твоим агентом, чтобы мы с тобой могли встретиться.

— Но это нечестно.

Он опустил голову:

— Я должен был отыскать тебя. И я боялся, что ты не придешь, если узнаешь, что это я.

— Ты прав, я бы не пришла.

— Значит, я правильно решил поступить нечестно…

Оксана дрожала. Ее губы, словно эхо, повторили слова «честно», «нечестно», потом она замолчала. И горестно вздохнула.

Виктор показал ей на скамью из кованого железа, сел и предложил ей к нему присоединиться. Она устало опустилась рядом.

Он схватил ее за руку. Она быстро отняла ее, как будто его пальцы ее обожгли.

— Я люблю тебя, Оксана.

Она вздрогнула, потом кивнула — она еле дышала, и вид у нее был потрясенный.

— И я тебя, Виктор.

— И что дальше?

— Что дальше?

— Ты меня любишь и поэтому сбегаешь?

Она встряхнула головой, пытаясь привести в порядок мысли, подобрать слова, решилась на что-то, потом передумала, ссутулилась:

— Нам лучше расстаться. Побыстрей. Через год, через месяц у меня может уже не хватить смелости уйти.

— Оксана, но в чем дело?

Она вся обмякла, сгорбилась, стала кусать губы, скрести ногтями скамейку. Виктор смотрел прямо перед собой и решил ждать сколько понадобится: умрет, но не станет ее торопить.

Японские туристы двигались по оранжерее мелкими шажками, за ними по пятам следовала пара словоохотливых итальянцев. Охранник попросил детей не трогать лепестки азалии.

Оксана нарушила молчание:

— Я должна кое в чем тебе признаться.

— Почему ты не сделала этого раньше?

— Я надеялась… Потому что, как только я тебе это скажу, между нами все кончится.

Виктор заколебался. Оксана говорила с такой грустной решимостью, так твердо, что он испугался чего-то ужасного.