— Вот и я так думаю.

— А ты? Ты готова стать матерью?

Матерью — что, собственно, это значит? За этим словом стоит самоотречение, жертвенность, любовь. Все это не имеет к ней никакого отношения. По крайней мере, пока.

— Слушай, Орион, а почему бы и нет? Мне становится немного скучновато. Так что пора подумать о собаке или о ребенке.

— О, собака — это хорошо, — серьезнейшим тоном ответил Орион. — Я очень люблю собак. И собаки меня любят. Я всегда мечтал иметь собаку. С тех пор, как был маленьким. Чаще мечтал о собаке, чем о том, чтобы завести сына или дочь. Да уж, куда чаще. Вообще-то, я бы скорее выбрал собаку. А ты как считаешь?

— Но это будет ребенок, балбес, а не собака.

Орион расхохотался, и Ксавьера тоже, хотя она и пыталась держаться с ним построже.

Он исчез в комнате-холодильнике и вернулся с двумя бутылками шампанского:

— Отпразднуем! Это счастливое событие будет официально признано только с первым бокалом шампанского.

Ксавьера остановила его:

— Нет, Орион. Сперва я задам тебе один вопрос.

— Да.

— Скажи мне правду и ничего, кроме правды.

— Клянусь.

— Это ты посылал анонимные письма?

— Какие анонимные письма?

— Правду, Орион! Анонимные письма, которые мы все получили, все жители площади Ареццо, ну такие, на желтой бумаге, что-то вроде: «Просто знай, что я тебя люблю». И подпись: «Ты угадаешь кто».

— Как противно, а я-то и не получил такого!

— Хватит ломать комедию, Орион. Я спрашиваю, это ты?

Оторопевший Орион поднял руку, словно давал клятву в суде присяжных:

— Клянусь тебе, что нет.

— Что? Так это не ты?

— Ребенок — это от меня. А анонимные письма — нет.

Ксавьера утомленно опустила голову. Он удивился:

— Ты как будто разочарована.

— Ну да. Глупо, но в этом что-то было. И из-за них заварилась такая каша во всем квартале! Жаль…

Орион снова вернулся к начатому: он открывал шампанское. Ксавьера, воспользовавшись тем, что он отвлекся, обхватила живот, погладила обеими руками выпуклые формы и прошептала:

— Слышишь, голубчик, не нужно слишком превозносить твоего папашу. Ему понадобилось шестьдесят лет, чтобы тебя заделать, а к подвигам он не привык. И еще одна подробность: он алкоголик, и мы тебя зачали, потому что оба были пьяны. Ты все равно хочешь родиться?

Орион повернулся, думая, что она обращается к нему:

— Ксавьера, что ты сказала?

— Да так, ничего…

13

— Альбана!

Крик был такой же пронзительно-гундосый, как у попугаев, которые перелетали с ветки на ветку.

— Альбана!

Ничего не попишешь! От волнения его голос, который недавно стал ломаться и вообще отказывался его слушаться, стал просто непредсказуем.

— Альбана!

От страха, что она его не услышит, крики становились еще более резкими, все больше напоминали вопли попугаев и смешивались с ними в одну общую какофонию. И как бывает в кошмарных снах, когда спящий улепетывает со всех ног, но все равно его настигает огромное медленно ползущее чудище, так и Квентин вдруг понял, что, даже если он сорвет голос, ему все равно не докричаться до Альбаны.

И вдруг он вскочил со скамейки и замахал руками.

Девушка, которую неожиданно оторвали от размышлений, заметила его, подпрыгнула на месте, искоса взглянула в его сторону и нерешительно улыбнулась, узнав Квентина.

Она неуверенно перешла улицу и направилась к нему.

Он как ни в чем не бывало вернулся к их скамейке, чтобы ее встретить.