Альбане захотелось убежать. Такая нежность и пыл сбили ее с толку после череды горестных дней, когда она, съежившись, думала, что больше уже никого не полюбит и никому не позволит полюбить себя. Ей показалось, что в толстой стене безразличия, которой она себя окружила, Квентину удалось пробить две бреши: первую — тем, что он огорчил ее своим отъездом, а вторую — доказывая, что она ему нужна. И что теперь делать? Продолжать испытывать эти чувства, трепетать? Или гнать их от себя?

Он показал пальцем вверх:

— Посмотри на тех двух птиц, Альбана, на краю крыши, над фонарем. Видишь? Это неразлучники. Их называют так потому, что у попугаев этой породы пары складываются в юности и они остаются вместе до конца жизни.

— А это возможно?

— У птиц — да.

Она вздохнула. Он тоже.

— Люди недооценивают детскую и подростковую любовь. Взрослые, говоря о ней, делают снисходительный вид, точно они слышат не слушая и глядят не видя. «Это ненадолго» — вот что они думают.

— И что?

— А то, что родители неразлучников не такие. Вот неразлучники и выбирают себе пару на всю жизнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Что мой отец и моя мать не похожи на неразлучников. Отец обманывает мать уже давно, мать обманывает отца совсем недавно, потому что ей было больно. И все, что им мешает расстаться, — это общие дети и общая собственность. Если бы я сказал им…

Он остановился, покраснел, сердце у него забилось быстрее. Он не знал, продолжать ли ему, ведь то, что он хотел сказать, его ко многому обязывало и он мог выставить себя в смешном свете.

— И если бы один из их детей сказал, что он уже встретил женщину своей жизни, они бы пожали плечами. Потому что они не верят в любовь. А все-таки мне кажется, что иногда влюбленность — это не состояние, а ясновидение, прозрение будущего, того, что случится дальше. Даже если человек еще молод, когда он любит, он становится старым, потому что он уже видел будущее и у него уже есть опыт.

Альбана смотрела на него и не понимала. Он порылся в рюкзаке и вытащил книгу:

— Вот, держи, я нашел один пассаж в книге Батиста Монье, знаешь, это писатель из нашего квартала?

— Писатель из нашего квартала? Шутишь? Наш учитель говорит, что его книги переведены на все языки.

«Озарение в искусстве — такая же загадочная вещь, как любовь с первого взгляда. И она не имеет никакого отношения к „первому разу“, потому что то, что мы находим, часто, как выясняется, уже давно там было. Скорее, это не открытие, а прозрение. Что же мы прозреваем? Не прошлое и не настоящее. Это прозрение будущего… Это как предчувствие, удар грома… Время сжимается, искажается, и вот уже в одной секунде нам явлено будущее. Мы путешествуем во времени. Получаем доступ к воспоминаниям не о вчерашнем дне, а о завтрашнем. „Вот великая любовь, которую мне предстоит пережить в ближайшие годы“. Это и есть удар грома, любовь с первого взгляда — узнать, что нам предстоит с кем-то вместе испытать нечто важное, бурное, чудесное. Когда ты послала мне это письмо, я уверился в том, что у нас будет долгая и прекрасная общая история, что всю мою жизнь ты будешь со мной рядом, будешь следовать за мной, вести меня, поверять мне свои тайны, веселить меня и утешать. Я ведь правильно понял? Я на тебя рассчитываю».

Квентин положил книгу на колени. Альбана смотрела на длиннющие мальчишеские руки, которые почтительно перебирали страницы.

В какой-то момент они оба не понимали, что делать дальше. Каждое слово текста вызывало в них отклик. Письмо, о котором говорилось в книге, могло бы быть письмом, которое, как считал Квентин, написала ему Альбана. Удар грома, любовь с первого взгляда — это могло быть то самое озарение, которое с опозданием обрушилось на двух подростков, знающих друг друга с детства.