|
Другой муж стал бы тайком наблюдать за женой и рыться в ее вещах, похитил бы мобильный телефон, изучил бы вызовы, устроил бы сцену — Батист брезговал подобными приемами. Он вырос в семье, раздираемой домашними склоками, и с детства презирал ревность до такой степени, что полностью от нее избавился, и игры в инквизицию его не привлекали; однако истинной причиной его выжидательной политики было доверие: Жозефина не могла разочаровать его.
Она смотрела на него, ожидая его реакции, чтобы продолжить. Батист пробормотал: — Я об этом догадывался. Она прошептала в ответ: — Сказать по правде, я не скрывалась. Он кивнул. «Чтобы разговор продолжился в духе этой уважительной открытости», — подумал он. Он склонился к улыбающейся Жозефине: — Так, значит, влюбилась… Это хорошая или плохая новость? Она с участием схватила его за руку: — Пока еще не знаю. По сути, это ничего для тебя не меняет. Что бы ни случилось, я выберу тебя, Батист, и останусь с тобой. Вот это-то я и хотела сказать тебе в первую очередь. Ты, ты, ты самый лучший на земле! Батист ощутил, как волна удовольствия погрузила его в кресло, и он расслабился. Он был прав, веря в честность Жозефины. Теперь он мог выслушать все, что угодно, раз она подтвердила, что он остается ее избранником. — Это давно? — Две недели. — Чего ты хочешь? — Устроить встречу. — Прости? — Хочу, чтобы вы встретились, — весело повторила она. — А что? Вас двоих я люблю больше всех на свете, и мне очень хотелось бы, чтобы вы оценили друг друга по достоинству. — Да ну? — А кто знает? — Кто знает — что? — У нас же с тобой всегда были одинаковые вкусы. И очень возможно, что ты отреагируешь так же, как я. Батист так опешил, что рассмеялся: — Жозефина, ты поистине уникальна! — Надеюсь. Ты, впрочем, тоже. Чтобы прийти в себя, он заказал еще вина и уставился на рубиновую жидкость в бокале. — Прости, что интересуюсь подробностями, но… это уже произошло между вами? — Да. — Она целомудренно опустила глаза. — Это было очень хорошо, если тебя интересуют подробности. Ах, ну совсем не так, как с тобой. Очень хорошо. По-другому. Но в этих делах, ты же знаешь, я никак не смогу обойтись без тебя. Батист покачал головой, зная, что она не кривит душой: она обожала заниматься с ним любовью. Он удивился, не почувствовав себя униженным еще больше, когда узнал, что она отдавалась другому. — Это странно… — Что? — Что я не сержусь на тебя. Твое признание меня смущает, волнует, делает уязвимым, но я не злюсь на тебя. — И на том спасибо! Я же такая откровенная! Я ничего не скрываю! И говорю тебе, что ты значишь для меня больше, чем кто бы то ни было! Он покачал головой: — И все же пойми, Жозефина. Мы живем вместе больше двадцати лет, и ты объявляешь мне о самом худшем, что может произойти. — Вовсе нет! — Это так. У нормальных людей. — Ах, Батист, пожалуйста, ну при чем тут нормальные люди! Ни я, ни ты вовсе не нормальные люди и не собираемся ими стать. Она метала громы и молнии — так ее возмутили его слова. Он восхищенно прыснул со смеху: — Да, именно так я и говорил. Ты выбиваешь меня из колеи, но мне не удается на тебя рассердиться. Воодушевленная очевидностью, она выпалила громко, почти выкрикнула: — Потому что ты любишь меня, а я — тебя! Мы с тобой не можем разрушить нашу жизнь. Посетители ресторана, услышав эту новость, стали оборачиваться и благожелательно заулыбались. |
