Сточный желоб просел. Витражи, украшавшие огромную по площади крышу, обвалились. Прошлой зимой через приоткрытые двери главного входа внутрь нанесло целые ворохи опавших листьев и семян. На столбах поселились листки объявлений и рекламы. В некоторых местах они сильно, почти сердито, закручивались, словно разборчивый вихрь опять поднял в воздух с земли избранные опавшие листья.
Фальк прошел за Клиш внутрь. Музей был величественным, просторным и светлым. Даже незаконченный и заброшенный, он свидетельствовал о мастерстве архитектора.
Это был музей свободного места и пустого пространства, музей, увековечивающий пустоту. Постаменты и выставочные щиты так никогда и не дождались экспонатов, таблички с описанием которых так и не напечатали. На постаментах из белого камня и на элегантных металлических подставках размещалось НИЧТО, выставленное на всеобщее обозрение.
Единственными осязаемыми экспонатами были три необработанные человеческие фигуры, заполнявшие основное пространство «коробки». Каждая фигура покоилась в бетонной оболочке. Их шероховатые остовы из мартенситностареющей стали были крапчатыми и тусклыми, угольно-выжженными и иссушенными, хотя еще удавалось рассмотреть набросок, выполненный черной и белой красками, серебристые двигатели малой тяги и приборы связи, ярко-красные опознавательные знаки Объединенного Общества и Администрации Поселения. Эти колоссальные металлические цилиндры принесли сюда первых поселенцев. Фред Шейвер был одним из них. И по-видимому, его жена Джинджер тоже.
— Почему здесь? — поинтересовался Фальк.
Она продолжала идти. Иногда он забывал о ее избыточном весе и о феноменальных усилиях, которые ей приходилось прикладывать, чтобы ходить пешком.
— Сюда никто не приходит, — пояснила она.
— Стоило, наверное, поднять воротник, чтобы остаться неузнанным? — спросил он.
Она не рассмеялась его шутке.
— Идем дальше. Тут хоть какое-то уединение. Эта парковая зона не подключена.
По Иквестриану он проехал на трамвае, остальной путь одолел пешком. Вероятно, она добиралась так же, потому что никакого транспортного средства перед входом не было. Клиш повела Фалька в глубь «коробки», их шаги отдавались легким гулом. Когда они пришли к гигантским первопроходцам, он запрокинул голову, чтобы с восхищением посмотреть на них.
— Итак, дело в Леттсе, — непринужденно заметил он.
— Да. Но есть что-то еще.
— И что ты слышала об этом?
— Как и все. Столкновение с метеоритом.
— Я стараюсь, но мне все труднее не замечать, что сегодня твоя жизнерадостность куда-то исчезла, — сказал он.
Вместо ответа Клиш только быстро взглянула на него. Фальк заметил, что она почесала хирургически вживленные в ее горло порты для подключения.
— Вся эта дрянь продолжается, — сказала она. — Поэтому ты и здесь.
— Клиш, я сделал что-то не так?
— Да. Ты Лекс Фальк, а я — это я.
— Что?
Она остановилась и повернулась к нему. Какое-то мимолетное выражение, едва уловимое, появилось на ее лице и тут же исчезло, словно солнце на мгновение спряталось за тучку.
Затем, к его удивлению, она подошла и обняла его. Ее массивное тело поглотило его почти целиком.
— Прости, — сказала она. — Я понимаю, это стервозно. Я не хотела. У меня было несколько рецидивов. Несколько ударов по моей самоуверенности.
— Ну что ты!
— Фальк, самообман не поможет. Все шло отлично, пока я была всесильным голосом, летающим по орбите в своей жестянке. Наступил период пожить в гравитации.
— Привыкнешь, — сказал он, тайно надеясь, что она вскоре отпустит его, но не желая, чтобы его уход выглядел бегством. |