Расставание было скорым и без печали. Девушка хотела с нами и всплакнуть, но её любимый жизнерадостно пошутил: он ещё не покойник, просьба не беспокоиться раньше времени.

План наших действий был незамысловат. Как удар биты. Мы решили совершить загородную прогулку. На тридцать первый километр, где в тени лесов вовсю ковали олимпийские резервы. Может, и нас тренер Сохнин запишет в перспективу? Дело за малым — продемонстрировать ему свои удивительные способности, как-то: бег по пересеченной местности, прыжки в сторону, ползание на брюхе, стрельба по двигающимся мишеням и проч. Надеюсь, мы произведем на него неизгладимое впечатление?

Новая автоигрушка была великолепна: мощная на мотор и просторная салоном — было такое впечатление, что мы находимся в уютном дачном домике на колесах, и ходко передвигаемся в поисках красивого ландшафта, чтобы, остановившись на ночь, загадить его донельзя, как это часто делает турист, тренькающий на фанерной гитаре лирические песенки ни о чем.

— Вах, как хорошо! — потянулся Сосо. — Вот это надо снимать, папарацци! Природу, нашу мать!

— Твою мать! — рявкнул я, обгоняя лязгающие грузовики. — Ты о чем, кацо?

— Вот, говорю, фоткать надо, порнограф, — отмахнул на мелькающий лес и кружащиеся соломенные поля. — Краса, вах! Только вот гор нет…

— А у меня «Nikon» а.

— Чего?

— Фотоаппарат оставил коту, — объяснил. — А горы? Вон… тебе… горы, — кивнул на горбатенький пригорок с танцующими березами. — Краса, вах! Только вот океана нет.

— На хрена тут океан?

— Тут он на хрен не нужен. Он… нам с Машкой… с островочком… как тебе горы, — и заорал на перегруженный «москвичок-каблучок» с болтающимся прицепом, забитым домашним скарбом и клетками с курами. — Вот тюхман областной! Уступи дорогу, придурок!

— Вах, зачем к человеку пристал! — смеялся Сосо. — К труженику полей.

— Пристрели его курицу, — потребовал я. — За мои моральные издержки.

— Пули жалко на куру, — хохотал мой друг. — Да и опасно: у дядька самострелка-перделка реактивная… вон… глянь.

— Чего?

— О, женушка какая… Пышечка!

— Я им сейчас покажу кузькину мать!

— Чего-чего покажешь, ха-ха?!

Трудно сказать, чем закончился этот дорожный бардак, но, к счастью, встречная полоса очистилась от транспорта и я утопил педаль газа. Мелькнула чужая жизнь с толстушкой-кадушкой, лопатами-граблями, сухим навозом, рассадой, курами… И мы продолжили свободный полет над трассой, похожей на взлетную полосу. Сомневаться не приходилось, взлететь-то мы взлетим, и полетим над безбрежной неизвестностью, а вот плюхнемся ли на панцирную твердь? И так, чтобы не было больно всему изнеженному, как орхидея, организму.

Напомню, что на любой местности я ориентируюсь прекрасно. Даже удар бейсбольной биты не выбил этого профессионального навыка. И поэтому нам не составило особого труда обнаружить спортивную базу, схороненную в лесном массиве. Срулив с бетонной дороги, мы закатили «Шевроле» под пыльные лапы елей, начали проверять оружие и боекомплект.

Между деревьями висела послеполуденная тишина, даже птахи закрылись на санитарный час, лишь куковала далекая кукушка. Плавал теплый запах дерева.

— Кукушка-кукушка, сколько нам жить? — спросил Сосо.

— Это как в анекдоте, — вспомнил я. — Тащится мужичок по лесу, услышал птичку. И тоже спрашивает. Кукушка в ответ: ку… Мужичок: а почему так ма…

— Это не про нас, — твердо ответил мой друг.