Наконец герцогиня ушла, за ней последовала ее новая компаньонка с худым лицом.

— Мадам, — обратился Томас к матери.

Леди Гамильтон обернулась.

— А, Томас, это вы, — сказала она с кривой улыбкой.

— Я искал Эсмеральду, — сказал он.

Улыбка ее дрогнула.

— Прошу вас, не нужно преследовать эту девушку.

Интересно, подумал Томас, почему мать решила, что Эсмеральда — девушка, а не старуха.

— Я не собирался беспокоить ее, матушка. Просто она — главное лицо на этом вечере. Неплохо было бы знать, где она.

— Вы слишком беспокоитесь, — заметила леди Гамильтон.

— Возможно, — согласился он. — Но уже почти полночь.

Он кивнул на помост с большими напольными часами, минутная стрелка которых медленно приближалась к верхней точке циферблата. Скрипачи уже переходили сюда из других комнат и располагались на заднем плане помоста, в то время как гости начали собираться в зале.

Леди Гамильтон оглянулась:

— Я вот уже некоторое время не вижу ее. Если ее нет в доме, почему бы вам не поискать ее на террасе? — И она кивнула в сторону освещенной террасы.

— Благодарю вас, мадам, — сказал Томас, слегка поклонившись ей и сдерживая свое нетерпение.

Он вышел в ночь и окинул взглядом террасу. В воздухе ощущалось что-то острое, чего не было неделей раньше, — вкус приближающейся осени. Небольшая группа гостей стояла у склона, ведущего в нижний в сад, но кроме них, там никого не было.

Мог ли замечательный план Эммелины привести к тому, что его семья окажется в неудобном положении? «Смешно», — мысленно ответил он себе тут же. Он думал о том, не следует ли ему поискать в личных комнатах или спуститься в сад, когда заметил какую-то фигуру там, где обнесенный изгородью сад переходил в лужайку. У него возникло сбивающее с толку ощущение, что очертания ее ему незнакомы, но когда фигура приблизилась, она оказалась одетой в алое платье и длинную вуаль.

Он смотрел, как Эммелина поднимается на террасу. Она шла, не глядя ни влево, ни вправо, прямо через террасу к французским окнам бального зала, к тому его концу, который был дальше всех от помоста. Томас пошел за ней.

— Даже не здороваетесь, Мерри? — сказал он.

Она остановилась, медленно повернулась к нему. Несколько мгновений она молча смотрела на него. Потом вместе с ночным ветерком до него донесся тихий смех, в котором была холодная нотка, и от этой нотки волоски у него на руках встали дыбом. Он вздрогнул, но тут же понял, что смех исходит от нее.

— Мерри? — неуверенно спросил он. — Эммелина?

Смех резко оборвался, она отвернулась от него и, прошелестев алым шелком, прошла в зал, а он остался стоять, похолодев, что никак не было связано с ветерком. Он долго смотрел ей вслед. Интересно, что это делает Эммелина?

И тут начали бить часы — медленно, весомо, один низкий удар соответствовал каждому медленному взмаху маятника. Томас вошел в зал. Теперь он был переполнен гостями и весь жужжал от ожидания. Сколько же гостей пригласила его мать? Сто? Двести? Вокруг него все шептались и двигались, взмахивали веера, подпрыгивали перья, слышался шепот аристократических голосов и шелест дорогих тканей.