Глава 24

Мигель стоял в темном пустом переулке позади Саут-Одли-стрит и вполголоса ругался, пытаясь поднять окно. В прошлый раз, когда он тут все проверял, оно не было закреплено, и открыть его было проще простого, однако кто-то укрепил замок. Конечно, Мигель мог бы его взломать, инструментов для этого хватало, мастерства тоже, но придется тратить драгоценное время.

Он как можно быстрее проделал в стекле небольшую дырку, воспользовавшись острым алмазным наконечником одного из своих инструментов, и просунул руку внутрь, к щеколде, действуя с исключительным терпением. Щеколда поддалась. Мигель приподнял окно совсем немного — только чтобы перекатиться сквозь эту щель внутрь.

Библиотека была погружена во тьму, в доме стояла полная тишина. Он знал, что здесь ночевали всего лишь несколько слуг, в основном женщины. Помешать мог только ночной караульный. Мигель бесшумно подошел к двери библиотеки и приоткрыл ее, выглянув в коридор, тускло освещенный свечой у лестницы. Караульный дремал в кресле у парадной двери, опустив голову на грудь, полуоткрыв рот и похрапывая.

Пусть радуется, что Аспид не видит, как он уснул на посту, подумал Мигель, протискиваясь в коридор и подходя к креслу сзади. Быстрый удар в затылок, и храп прекратился; человек упал лицом вперед и медленно сполз с кресла на пол.

Мигель бесшумно побежал вверх по лестнице и остановился наверху, прислушиваясь. Все тихо. Ступени, ведущие в детскую, должны быть расположены в конце коридора. Он прошел половину пути, когда услышал это. Хриплое негромкое рычание, от которого волосы у него на голове встали дыбом. И тут собака бросилась на него, поставила огромные лапы ему на плечи и сбила с ног. Мигель упал на спину. Собака стояла над ним, жарко и шумно дыша ему в лицо. Увидев оскаленные белые клыки и свирепый взгляд коричневых глаз, Мигель зажмурился, ожидая, когда клыки вонзятся ему в глотку.

Дон Антонио изящно исполнял величавые движения кадрили. Мысленно он отсчитывал время, но его партнерша никак не могла об этом догадаться — с такой легкостью он исполнял длинные и сложные фигуры танца. Аурелии же требовалось все ее внимание. Танец этот был для лондонского светского общества относительно новым, и Аурелия, как и ее друзья, танцевала его всего несколько раз. Несмотря на инстинктивную неприязнь к партнеру, она была ему благодарна за мастерство, которое делало незаметным ее отдельные ошибки.

Наконец прозвучали последние мажорные ноты, и Аурелия позволила дону Антонио увлечь себя из бального зала прочь, к прохладному ветерку, дующему из коридора.

— Славная гимнастика, сэр, — сказала она, открыв веер и обмахивая разгоревшееся лицо. — Но вы знакомы с этим танцем гораздо лучше, чем я.

— Я танцевал его в Париже много лет назад, — ответил испанец, поддерживая ее под локоть и увлекая в сторону распахнутых окон в дальнем конце коридора. — Пойдемте, подышим свежим воздухом.

Аурелия пошла довольно охотно, но вместо того, чтобы подойти к открытым окнам, дон Антонио шагнул за расписанную ширму, прикрывавшую узкую дверь. Он сильнее стиснул ее локоть, и Аурелию охватила неясная тревога. Она подняла на него широко распахнувшиеся от внезапного подозрения глаза, но тут испанец втолкнул ее в дверь, ведущую на узкую темную лестницу для прислуги.

— Ни звука, — негромко предупредил он. — Безопасность вашей дочери зависит только от вас.

— Моей дочери… Фрэнни… что вы имеете в виду? — Аурелия едва сумела выговорить эти слова сквозь ужас, сжавший горло.

— Она у меня, и я привезу ее к вам. Но если рандеву не состоится до определенного времени, вы ее никогда больше не увидите.