Гревилл вошел в дом и на мгновение остановился около лежавшего на полу караульного. Тот был мертв. Приспешнику Васкеса придется ответить и за это. Гревилл взбежал вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и услышал низкий, грозный рык Лиры уже в начале коридора. Собака стояла в дверях спальни.

— Значит, ты держишь его здесь? — сказал Гревилл, подошел к собаке и спокойно положил руку на ее огромную голову. Лира ткнулась носом в его ладонь, попятилась в спальню и остановилась возле кровати, наклонив голову набок, словно предлагала ему свежепойманную дичь.

— Так-так, и что у нас тут? — пробормотал Гревилл, подходя к распростертой на кровати фигуре. Мигель с трудом повернул голову и злобно посмотрел на Гревилла. В этом взгляде был не только вызов, но и страх. Мигель знал, чего можно ожидать от Аспида.

Гревилл скинул фрак, аккуратно повесил его на спинку стула и остановился у кровати, с преувеличенным старанием засучивая рукава.

— Где она? — спросил он почти дружелюбно. Мигель посмотрел в его безжалостные серые глаза и содрогнулся. Но все же уткнулся лицом в одеяло, отказываясь отвечать.

Гревилл вздохнул.

В конюшне становилось холодно, газово-атласное бальное платье Аурелии совсем ее не грело. Она скрестила обнаженные руки на груди, пытаясь не дрожать, но, в конце концов, не выдержала, встала и заколотила в дверь.

— Дон Антонио, я замерзла! — Теперь ей казалось, что лучше вызвать очередной припадок ярости, чем ожидать неизвестности.

Верхняя половина дверки открылась.

— Я сказал — сидеть тихо!

— Да, но вы не представляете, как мне холодно. Я же едва одета! — Аурелия поражалась самой себе. Голос ее звучал раздраженно и нетерпеливо, словно у нее имелись все права требовать удобств, и, к ее удивлению, оказалось, что такая манера поведения выбивает похитителя из колеи.

— Уж, наверное, где-нибудь там есть конская попона, — сказала Аурелия, пытаясь через его плечо всмотреться в темноту конюшни. Он тыльной стороной ладони ударил ее по лицу. Голова Аурелии дернулась назад, дверь захлопнулась.

Она снова вернулась на свою кучу сена. Место удара горело, но ничего особенно страшного не случилось. Это было больше похоже на предупреждение, чем на намерение сделать больно по-настоящему. Через несколько минут верхняя половина двери опять отворилась, и что-то полетело к ее ногам. Аурелия подняла и встряхнула грубую, кустарно сшитую, пахнущую конским потом попону.

Она с благодарностью закуталась в нее и вспомнила еще одно правило Гревилла. Если ничего больше сделать не можешь — спи. Вряд ли Гревилл предполагал, что ей придется воспользоваться его правилами, тем более что они относились к самым рискованным аспектам его работы. Однако именно это оказалось весьма полезным в сложившихся обстоятельствах.

Аурелия разворошила сено, сделала из него что-то вроде гнезда и свернулась клубочком, накрывшись попоной. Она не думала, что уснет, но провалилась в сон почти сразу.

Проснулась она потому, что услышала, как открылась дверь. Денник залило светом лампы. Аурелия заморгала из своего гнездышка. Над ней стоял дон Антонио.

— Прошу прощения за то, что потревожил ваш блаженный сон, мадам, — саркастически произнес он. — Но может быть, я могу вас побеспокоить?

Аурелия села, потом встала, плотнее закутавшись в попону. Теперь она жалела, что заснула. Почему-то прежняя хладнокровная решимость ее покинула, и она хорошо видела жесткую линию его рта и бездонные черные глубины бесстрастных глаз. «Вот сейчас, — подумала она, — сейчас он сделает мне по-настоящему больно».

Гревилл невозмутимо посмотрел на Мигеля и спросил на хорошем испанском:

— Если ты пришел сюда не для того, чтобы похитить ребенка, то для чего?

Налитые кровью, полные боли глаза Мигеля уставились на него.