Гревилл невозмутимо посмотрел на Мигеля и спросил на хорошем испанском:

— Если ты пришел сюда не для того, чтобы похитить ребенка, то для чего?

Налитые кровью, полные боли глаза Мигеля уставились на него.

— За ее локоном, — прохрипел он. — Мне нужно было что-нибудь в доказательство, что я подобрался к ней совсем близко. — Увидев, что его мучитель опять потянулся к собственной шкатулке Мигеля, в которой лежали инструменты с алмазными наконечниками, он быстро-быстро залопотал: — Ему не нужен был ребенок… слишком много сложностей… просто что-нибудь, чтобы заставить мать сотрудничать… испугаться за ребенка.

Гревилл кивнул, словно полностью соглашаясь, и любезно осведомился:

— И где Васкес держит мою жену? Мигель застонал.

— Я не знаю!

— Брось, приятель, не думаешь же ты, что я такой болван. Ты должен был отвезти ему доказательства… и куда?

— Мы собирались встретиться возле дома… позади дома, когда дон Антонио выведет женщину к карете. Но эта чертова собака… — Мигель закашлялся и уткнулся лбом в покрывало.

— Но ты знаешь, где они сейчас. — Гревилл наклонился и повернул голову испанца так, чтобы тот смотрел на него. Мигелю пришлось взглянуть в безжалостные темные глаза. — Так скажи мне, — почти нежно пробормотал Гревилл и что-то негромко приказал Лире.

Мигель пронзительно завопил, когда собака запрыгнула на кровать и встала над ним.

Аурелия смотрела на лист бумаги, лежавший перед ней на расшатанном деревянном столе.

— Это умоляющее письмо. Мой муж сразу поймет, что эти жалостные слова писала не я.

— Не важно, — отрезал Васкес. — Он все равно приедет. Подписывай.

— Он не приедет, — спокойно ответила она. — Такое письмо не убедит его, что я до сих пор жива, это могут сделать только мои собственные слова. До тех пор, пока он не убедится, что на карту поставлена моя жизнь, он в вашу западню не войдет.

— Не сомневайтесь, миледи, на карту поставлена именно ваша жизнь, — едва слышным шепотом произнес Васкес, вытащив нож. Аурелия содрогнулась. Испанец все еще надеялся, что Мигель все-таки появится и тогда страх заставит эту женщину смягчиться, но пока она не проявляла никаких признаков испуга. А вот нож ее пугал. — И Аспид это должен знать.

Аспид? Впрочем, Аурелия моментально потеряла интерес к этому имени, потому что Васкес приказал Карлосу прижать ее руку к столу.

— Вы подпишетесь собственной кровью, — объявил Васкес, приставив нож к ногтевой лунке ее указательного пальца. — Посмотрим, сколько времени потребуется, чтобы полностью снять кожу с такого хорошенького пальчика… полагаю, минут десять. Десять очень медленных минут. — Острие ножа скользнуло под кожу у основания ногтя, и мир начал вращаться вокруг Аурелии с огромной скоростью.

— Подождите, — выдохнула она. — Я подпишу, но не это. Если вы хотите, чтобы он поверил, будто спасать меня еще имеет смысл, дайте мне возможность попросить его об этом. — Она свободной рукой хлопнула по бумаге. — Он подумает, что вы заставили меня подписать чистый лист, а потом написали письмо сами. И решит, что я уже мертва.

Дон Антонио, нахмурившись, посмотрел на нее. Обмакнул перо в чернила и зачеркнул написанные строчки. Перевернул бумагу.

— Очень хорошо, пишите собственную просьбу. И советую сделать ее как можно прочувствованнее. — Он снова обмакнул перо и протянул его Аурелии.

Карлос все еще прижимал ее руку к столу, кровь сочилась из маленькой ранки, где испанец содрал кожу.