— Ты такая красивая, — продолжал он, мягко проводя ладонью по ее плечам, по груди, — и, может, даже к лучшему, во всяком случае, для моей души, что я не оскверняю свое чувство к тебе. Поцелуй меня, сладкий ангел, и скажи, что ты печалишься обо мне, даже если это не правда.

Она остановила его, прижав ладонь к его губам.

— Я люблю тебя, — сказала она, и ее голос слегка дрогнул. — Пожалуйста, верь мне. — И это не была ложь. Она действительно отвечала на его чувства, но из сострадания. Это было нежное чувство, не страсть, которую она испытывала к Гранту, но не менее реальное.

Луис медленно наклонился и поцеловал ее в губы. Этот сдержанный поцелуй, далекий от страсти, был как бы благословляющим. Он держал ее, прижав к своему сердцу в долгой непрекращающейся ласке. И когда первые лучи солнца проникли внутрь, он помог ей одеться, заплел косу и завязал ее конец оторванной от рубашки полоской ткани. Затем он перекинул ее через плечо и долго гладил грубыми пальцами шелк волос. Не глядя на Элеонору, он сказал:

— Мне страшно думать, что будет с тобой, когда я уйду.

— Пожалуйста, не беспокойся, — сказала она, пытаясь улыбнуться, но это у нее получилось плохо.

— Может, я устроил тебе ловушку своим дурацким языком?

— Но ведь ты сделал все, что мог. Я благодарна тебе за то, что ты думал обо мне.

Посмотрев в общую камеру, где в сером свете утра вповалку спали мужчины и женщины, он сказал:

— Может, я добился не больше, чем отсрочки насилия. Боже мой, как же я тебя оставлю! — Он снова обнял ее, прижал к себе. — Ну как я могу тебя покинуть?

Они долго стояли, прижавшись друг к другу, пока за дверью камеры не раздался негромкий топот марширующих ног.

Луис напрягся, потом медленно расслабился, проведя рукой по ее спине. Его ладони замерли на плечах, отстраняя ее от себя.

— Слушай внимательно, — сказал он. — Твоя единственная надежда — майор Кроуфорд. Доверься его милосердию. От него зла меньше, чем от здешних каналий, — кивнул он за дверь.

Дверь главной камеры открылась, раздался хор голосов, разбуженных расстрельным взводом. На пороге появилась тень, потом она превратилась в жителя долины. Посмотрев на них, он кивнул и отвернулся, встав лицом к общей камере.

Луис поспешно снял с груди цепочку, осторожно надел ее Элеоноре через голову, направив в ложбинку между грудей и взглянул на нее своими карими глазами, полными боли и сожаления.

— Святой Михаил теперь будет тебе защитой вместо меня, Элеонора. Прости, — сказал он.

— Нет-нет. — Она попыталась ободрить его, сказать, что у нее все будет хорошо. Но даже этих слов, совсем неподходящих в подобной ситуации, не смогла произнести.

Последний поцелуй, смоченный ее солеными слезами. Потом она обняла Жан-Поля, сжав его руку ледяными пальцами, не веря его спокойствию. Элеонора не помнила, что говорила им, прощаясь. Они целовали ей руку, что-то шептали взволнованными искренними голосами, а затем их увели между двумя рядами солдат. Они шли, не сгибаясь.

Сжав золотой медальон Луиса, Элеонора смотрела им вслед до тех пор, пока дверь не закрылась. Она постояла какое-то время, потом побежала к нарам, вскарабкалась и привстала на цыпочки, чтобы заглянуть в окошко. Ухватившись руками, она подтянулась еще чуть-чуть, каменный край окна резал запястье, а стена, холодная и шершавая, впилась в грудь.

Снаружи не было никого, кроме старого падре и офицера в красно-сине-белой форме, который держал в руке открытые часы. Несколько долгих минут они простояли вдвоем, наконец, привлеченные каким-то шумом, повернулись к широким воротам в каменной стене.

Ворота распахнулись, пропуская расстрельный взвод. Он прошагал через площадь в сторону окна Элеоноры.

Первым шел Луис, за ним — Слим и Молина, шествие замыкал Гонзалес, повисший между этими двумя с дрожащим от ужаса лицом.