— Неужели? — Элеонора села, выпрямившись, не думая о том, как соблазнительно было ее нежное обнаженное тело в полумраке комнаты.

— Ведь это твоя одежда, твое поведение заставили меня поверить, что ты отнюдь не неопытная девушка.

— Ты не должен извиняться передо мной.

— А я и не извиняюсь. — Он понизил голос, в то время как она повысила свой:

— Ну конечно, нет! Конечно, нет! И, разумеется, ты не обвиняешь меня в том, что твои надменность и тщеславие ввергли нас обоих в эту ситуацию!

Он посмотрел на нее долгим взглядом, а потом отвел глаза.

— Хорошо, — устало согласился он. — Пусть это моя вина. Чего ты хочешь? Чтобы я извинился?

— Нет, нет, — сказала она, не в силах оторвать взгляд от его бронзовой кожи. — Если ты не против, мы можем согласиться на то, что мы оба виноваты.

— Элеонора… — Он шагнул к кровати и взялся за спинку.

Она ждала, ее нервы сжались как пружина, а его низкий голос продолжал звучать у нее в ушах. Казалось, впервые за то время, что она его знает, он стал уязвим и беззащитен.

Но это ощущение оказалось мимолетным. В дверь постучали, и он тут же выпрямился, на лице возникла маска суровости.

— Да? — резко спросил он.

— Простите, сеньор полковник. — Дрожащий голос принадлежал сеньоре Паредес. — Я думала… что… Мне показалось, что я услышала голоса, и, поскольку вы проснулись, я подумала, может, вы уже готовы к завтраку.

Может, женщина подслушивала? Трудно было найти более неподходящий момент, чтобы постучать. Но Грант не нашел в этом ничего необычного. Даже не посмотрев в сторону Элеоноры, он ответил:

— Завтрак только для сеньориты. Для меня — кофе в патио.

— Хорошо, сеньор полковник, — сказала женщина, и ее шаги стихли во внутренней галерее.

Быстро, без единого лишнего движения Грант оделся. Он не стал бриться, прикрепил револьвер к поясу, взял форменную шляпу, минуту постоял, вертя ее в руках, затем надел. Он пересек комнату, подошел к двери и толкнул ее. Тень от шляпы скрыла его лицо, когда он оглянулся. Взгляд Гранта задержался на мягком изгибе рта Элеоноры, затем по линии шеи спустился к мягкой округлости груди, как вуалью, прикрытой волосами, слегка шевелившимися от ее дыхания. Челюсть его сделалась твердой, он решительно шагнул за дверь и плотно прикрыл ее за собой.

Элеонора насторожилась, ожидая услышать скрежет ключа в замке, запирающего дверь. Но было тихо.

Стоя перед домом, который, как ей объяснили, принадлежал английскому актеру Джону Барклаю, Элеонора нахмурилась. Странное строение — широкое, высокое и невыразительное. Вполне возможно, что когда-то оно служило сараем: дверь была такой большой, а рама такой толстой, что сквозь нее могла въехать карета. Несмотря на сведения, полученные в отеле «Аламбра», это строение грязного цвета никак не напоминало Элеоноре место, в котором она ожидала найти Мейзи Брентвуд. Тем не менее она подняла узелок, взятый с собой, на бедро и протянула руку к дверному молоточку.

— Элеонора! — воскликнула Мейзи, широко распахивая входную дверь. — Какой сюрприз! Входи немедленно! Я так беспокоилась о тебе, ты не можешь себе представить!

— Как ты, Мейзи? — спросила, улыбаясь, Элеонора.

— Прекрасно, как никогда! Но не станем же мы говорить здесь. Давай проходи!

— Я не хотела бы тебе навязываться, но… — начала Элеонора.

— Чепуха — объявила Мейзи, едва ли не силой втаскивая ее через порог и острым взглядом бесхитростных карих глаз сразу заметив узелок, который содержал все пожитки Элеоноры. — Еще один человек ничего не меняет.