Айвен Саутолл. Поселок Тополи
Много лет я жил в поселке на склоне горной гряды, у извилистой проселочной дороги. Наш поселок назывался не Тополи, а по-другому. Или я ошибаюсь? Как знать, может быть, когда-то его так и называли. Всех, кто жил в этом поселке, я считал и до сих пор считаю своими друзьями. Но взрослые и дети, которыми я населил Тополи в этой книге, живут там только в моем воображении. Они реальны в том смысле, что всякий литературный персонаж вырастает из человека, которого автор знал в жизни, либо из самого автора, но ни один из них не списан с кого-нибудь, реально существовавшего. Даже Лорна, чьей памяти я с любовью посвящаю эту книгу, — даже она здесь другая, не та Лорна, которую я знал с детства и только недавно потерял. А вот событие, вокруг которого построена повесть, не выдумано. Когда все началось, мы сразу об этом узнали, а когда кончилось, долго не могли в это поверить.
1. Северный ветер
Под вечер в пятницу, 12 января, мальчики остановились на ночлег в зарослях кустарника примерно в миле от Тинли. Место для привала было не самое лучшее, но тут хотя бы была вода и они очень устали. Они вырвались из большого города, чтобы целую неделю наслаждаться вольной жизнью в лесу. Это был их первый самостоятельный поход. Обсуждали они его несколько месяцев. Сначала родители решительно воспротивились этой затее, но мальчики продолжали упорно к ним приставать. Они пошли на хитрость — уверяли, что родители Гарри согласятся, если согласятся родители Грэма, а те — если согласятся родители Уоллеса. И хитрость в конце концов удалась. Никому из родителей — а они встречались редко — не хотелось, чтобы другие считали, будто они слишком дрожат за своих сыновей. Как-никак мальчики перешли в последний класс школы, уж сумеют несколько дней сами о себе позаботиться и не попасть в беду. Еще не так давно мальчики в этом возрасте сами зарабатывали себе на жизнь. Они поехали в горы утренним поездом, слезли на станции Баркли, надели рюкзаки и отправились дальше пешком. Настроение у всех троих было чудесное, они чувствовали себя свободными, как жеребята, впервые выпущенные из загона, за воротами которого раскинулись просторные зеленые пастбища. Они были сами себе хозяева. Некому было им говорить: «Сделай то, сделай это». Некому приказывать: «Поди сюда, сбегай туда». Они улыбались друг другу, как заговорщики, в радостном возбуждении. Они даже говорить связно не могли — мысли обгоняли слова, и разговор получался бессмысленный. Гарри громко запел, а Уоллес издавал победные вопли — просто оттого, что очень уж было хорошо. Эту неделю в лесу они не променяли бы на две, даже на три недели на взморье, вместе с родителями, ничего другого они бы сейчас не хотели — только шагать и шагать вот так по дороге из Баркли в Тинли. До Тинли ходил автобус, но они не стали в него садиться. Шофер попутной машины затормозил и предложил подвезти их, но они только махнули ему рукой. Им не нужно было ничего от мира взрослых, им нужно было чувствовать себя свободными от дома, от вечных напоминаний о школе и уроках, от вечной беготни с поручениями, от занятий музыкой, от сестер, стрижки газона и горячих душей. Не наряжаться в воскресенье или по случаю гостей. Не чистить ботинки, не полоскать зубы после каждой еды. Не идти спать, когда спать совсем не хочется. Не вставать, когда глаза еще слипаются от сна. Грэм, самый впечатлительный из них, сочинил об этом стихи. Они звучали в такт его шагам. На какое-то счастливое мгновение он услышал их с начала до конца, но, когда попробовал произнести вслух, чтобы поделиться с остальными, ничего не мог вспомнить. Это была одна из тех редкостных минут, когда все, что есть на земле и на небе, принадлежит лично тебе, минута до того редкостная, что, возможно, пережить ее снова предстоит еще только раз или два в жизни. |
