— Мы просто завтракаем, — сказал Уоллес. — Что тут такого?

— Должны бы знать, не маленькие. Гасите костер, не то я сообщу в полицию. Жечь костры в такую погоду — за это полагается штраф двести фунтов и тюрьма.

— Да он совсем маленький! — взмолился Уоллес. — И яму мы вырыли. Мы ведь за ним следим.

— Гасите немедленно! Вылейте на него воду из котелка.

— Вот еще, — сказал Уоллес. — А что же нам пить? День-то жаркий.

Но пока он говорил, Гарри уже поддел котелок палкой и вылил воду в яму, потому что он как-то вдруг заметил, до чего жарко, и как сильно дует ветер, и как он раздувает пламя, и как мечется дым.

— Теперь затопчите! — кликнула женщина. — До последней искры. Чтобы ничего не осталось.

Она не сводила с них холодного взгляда, пока они всё не сделали, а тогда сказала:

— Если вам в такой день понадобился кипяток, зайдите в какой-нибудь дом и попросите вежливенько. А огонь в это время года — опасная игрушка. Запомните это.

Она уехала, а мальчики мрачно переглянулись.

— Игрушка, скажет тоже, — проворчал Уоллес.

— Черт знает что! — фыркнул Грэм.

— А в общем-то, она, наверно, права, — сказал Гарри.

— Мы же за ним следили. Ничего бы не случилось. — Уоллес был очень расстроен. — Если нельзя разводить костры, что же мы будем пить и есть? И к чему тогда сосиски?

— Я не знаю, — сказал Грэм.

— Идиотство! Ей-то хорошо. Приедет к себе домой и включит плиту. Эти мне взрослые… Никуда от них не денешься. Штраф в двести фунтов за то, что хотели позавтракать! Тюрьма за чашку кофе! Что ж нам, умирать с голоду?

— У нас есть булки, — сказал Гарри.

— Подумаешь, булки!

— А пить можно воду.

— И ты туда же? Я хочу сосисок и кофе.

Возле них снова остановилась машина. На этот раз встречный пикап, и за рулем сидел мужчина — видимо, фермер.

— Вы, мальчики, уж не костер ли разжигаете? — спросил он.

— Нет, — угрюмо ответил Уоллес.

— То-то же, смотрите.

Они поели булок и запили их водой. Радость этого волшебного дня уже сильно потускнела.

…Когда-то, и не так уж давно, люди ездили в Тинли проводить летний отдых, но с быстрым ростом большого города он лишился своего скромного очарования и уединенности. Из тихого поселка в западных предгорьях он превратился в расползшийся, грязный отдаленный пригород с немощеными улицами и дешевыми домами. Предприимчивые дельцы всюду понаставили рекламных щитов: «Отличные участки под застройку», «Лучшие строительные панели», «Вносите 5 фунтов — и земля ваша». Топографы разукрасили лес клеймами на деревьях и вбили в голодную, желтую землю белые колышки, чтобы наметить новые улицы и участки. Там и тут посреди этой пыльной пустыни уже возвышались готовые или недостроенные деревянные дома.

Почва здесь была каменистая, и деревья росли не высокие и прямые, а изогнутые, низкорослые, цепкие. Все тут было сухое, ломкое, трава — жесткая, с острыми концами, а густые заросли, вскормленные теплыми весенними дождями, к середине января стали особенно огнеопасны — фитиль, готовый загореться от малейшей искры или удара молнии. Весь лес позади Тинли до подножия основного хребта был как гигантская бомба замедленного действия.

Так почти всегда бывало близ Тинли в январе на памяти многих поколений, и много поколений людей относилось к здешней природе с почтением и с опаской.