— Самое занятное заключается в том, — улыбнувшись, продолжал Мюллер, — что в этой глуши, в убогой хижине, действительно обязательно будет висеть парадный портрет Ататюрка. Ну, а что касается причины, по которой он решил пойти за нами… Может быть, по той же, по какой все мы, в свое время, последовали за Скоттом. Наверное, в личности Скотта имелось что-то и от Ататюрка.

— Я с удовольствием слушала бы дни и ночи напролет, как ты говоришь, — сказала Нонни.

— Возможно, этим тебе и придется заниматься в дальнейшем, — вздохнул Хьюби.

— Ну, что ж, Рого, — обратился к детективу Мартин. — Теперь ваша очередь. Мы вас слушаем.

Мы были близки

В темноте все ждали очередного рассказа. Детектив, похоже, не торопился начинать. Мюллер уже подумывал, что Рого отправит Мартина известно куда, как сыщик внезапно заговорил. При этом голос его зазвучал неожиданно мягко.

— Моя судьба могла бы сложиться по-другому. Я сын эмигранта из Италии, и в детстве сорвиголова. Отец держал маленький фруктовый магазинчик на углу Первой авеню и Шестой улицы. Драками и бесчисленными кражами из соседних лавок я доставлял ему столько хлопот! Но однажды наш священник, отец Таманьо, решил заняться мной: по его рекомендации меня приняли в боксерский клуб «Золотая перчатка». Я весьма преуспел там, даже стал чемпионом в своем весе. Потом наша команда ездила в Чикаго на соревнования. Мы выиграли со счетом девять-семь. Лично я победил нокаутом. Мне тогда еще подарили синий шелковый халат, где на спине золотом было вышито: «Майк Рого — чемпион „Золотой Перчатки“». Моя фотография появилась в местной газете. Понимаете, я как бы стал принадлежать уже не только себе, но и своей команде. Ну и с тех пор мне уже было неудобно красть или драться на улице. Я понял ответственность, которую налагало на меня звание чемпиона.

Может быть, я и стал бы спортсменом-профессионалом, потому что мне нравилось ездить на соревнования и бороться за свою команду, но только отец Таманьо этого не допустил. Он посоветовал мне поступить в школу полиции. Если бы не этот человек, я запросто мог бы стать панком, торгующим наркотиками, или обыкновенным мошенником, из тех, за кем сейчас я охочусь на своем участке.

Он замолчал, и все посчитали, что он закончил рассказ, но Рого вдруг снова заговорил:

— А ведь о Линде вы все неверно судили, мол, грубая и бездушная. Это жизнь сделала ее такой. Другая на ее месте давно бы сломалась…

— Да-да, — кивнула Джейн Шелби, — я почему-то сразу так и подумала.

— И не ошиблись, мэм, — продолжал Рого. — Ее сценическое имя было Линда Лэйн, а настоящее Косаско. Отец ее был пьяницей и тунеядцем, а мать зарабатывала на жизнь проституцией. Они жили в Огайо. В семье не было ни цента лишнего, и существовали они только на те деньги, которые удавалось заработать матери. В одиннадцать лет Линду изнасиловал ее собственный отец, а в четырнадцать местные хулиганы затащили ее на старую автостоянку и там по очереди воспользовались ею. В шестнадцать сама мать вывела Линду на улицу и стала торговать дочерью. — Рого помолчал и добавил: — С таким ужасом, надеюсь, никому из вас не приходилось сталкиваться.

Никто ему не ответил. Перед взором каждого вновь предстала эта несчастная женщина с кукольным лицом и сердцем, пронзенным страшным копьем.

— Но она не отчаивалась, не сдавалась. Она не собиралась быть такой же, как ее родители, — снова заговорил Рого. — Она сбежала в Лос-Анджелес, где пыталась устроиться хоть на какую-нибудь работу. На ее точеную фигурку клюнули местные мошенники, угонявшие автомобили. Она им помогала, на то и жила.