Изменить размер шрифта - +
Единственным объяснением, ничего, по сути, не объяснявшим, было загадочное внедрение, о котором предупреждал Такэда. Кто‑то или что‑то внедрялось в какую‑нибудь вещь, причем — опасную вещь, и та начинала вести себя самостоятельно, как живая.

Пахло колдовством, в которое Сухов не верил с детства, мистикой и дьявольщиной, а также чем‑то безмерно чужим и далеким, спрятанным в глубинах причин и явлений, недоступных обыкновенному человеку. Пахло жутковатой тайной, влияющей на судьбу рядового жителя Земли по имени Никита Сухов. Пахло неведомой, нечеловеческой волей, управляющей событиями, свидетелем которых он случайно оказался…

К вечеру Сухов пришел в себя настолько, что почти не верил в историю с телефоном. Неизвестность перестала пугать его, а поскольку он был человеком, который быстро забывал неприятное, то решил не обращать внимания на всякие там «психоразведки», «печати зла» и «внедрения». Как‑никак его ждал отдых — тренировки на сборах не в счет, — море и Ксения, и жизнь продолжалась.

Правда, в ресторан он не пошел.

Утром, забрав машину из ремонта, Никита принялся набивать ее необходимыми вещами от одежды до палатки и спальника, заправился на ближайшей станции бензозаправки, принадлежащей какой‑то частной фирме, и выехал за город. А уже через полчаса после съезда с кольцевой подоспело второе происшествие, поставившее танцора перед дилеммой: рисковать ли и ехать дальше или вернуться под опеку Такэды и всерьез заняться борьбой с инструктором‑грузчиком.

Сначала спустило правое заднее колесо.

Никита остановился у щита: «Кемпинг „Илья“. 5 км.», снял колесо, но поставить запасное в спокойной обстановке не успел.

С грохотом, ревом, воплями и песнями лихо подкатила кавалькада рокеров и устроила привал. Вокруг в синих дымах закружились «хонды», «блэндховеры», «харлеи», «дайхатсу» и «навахо», замелькали кожаные куртки, штаны, юбки, металлические цепи, кресты, бляхи, молнии. На траву посыпались банки из‑под пива и кокаколы, бутылки, свертки, тряпки и другой мусор. Одна из бутылок угодила в колесо машины Сухова, но он стерпел, тихо зверея.

Лексикон гонщиков не претерпел изменений с момента появления на свет этих любителей грохота и ветра, состоял он из трех‑четырех десятков нормальных слов, двух десятков стандартных жаргонных выражений, десяти фонем и мата. Слушать их было мучением, но Сухов помнил наставления Такэды и терпел, скрипя зубами. За любое из выражений, с которыми обращались рокеры к своим подругам, он не задумываясь набил бы морду… если бы не видел, что «герлам» это нравится. И все же он не сдержался.

— Смотри, куда кидаешь! — рявкнул он, когда о кузов «сотки» ударилась пустая банка.

Тот, к кому он обращался, улыбаясь, швырнул в машину недопитую банку, пиво потекло по стеклу, обрызгало Никиту. Он молча стряхнул брызги, шагнул к детине — смуглое небритое лицо, тонкий горбатый нос, блестящие глаза, даинные волосы, — сидевшему на высоком седле мотоцикла, и, перехватив руку, готовую метнуть еще одну банку, сжал ее с такой силой, что ладонь парня смяла банку в лепешку. Рокер взвыл тонким голосом, головы его приятелей повернулись в их сторону.

— Извини, — сказал танцор, поворачиваясь спиной к парню, считая, что инцидент исчерпан, но это было его ошибкой. Рокеры не знали, что такое этика и честь, ими правили другие законы, законы стаи и толпы, и Сухова ударили сзади — бутылкой по голове, причем сделала это юная «богиня», цеплявшаяся за талию своего господина.

Пока танцор соображал, за что его ударили и кто, сосед длинноволосого наехал на него сбоку и сбил, проехав колесом по ноге.

Что было потом, Никита помнил смутно. Кажется, он свалил мотоцикл с наглецом, кого‑то бил, кто‑то бил его, сбивал с ног корпусом мотоцикла, бросал в него бутылки, камни, банки.

Быстрый переход