— О да! — язвительно ответила Мартиника. — Он боялся за мою безопасность.

Взгляд Ксантии снова обратился в прошлое.

— Во многом это правда, — тихо сказала она. — Мятеж едва был подавлен и мы все боялись. Боялись все время и всего. Многие мужчины отправляли прочь жен и детей. Если и есть в этой истории что-то большее, то об этом должен рассказывать Киран. А не я. Но ты должна верить мне, когда я говорю, что он не ненавидит тебя. Теперь ты — член нашей семьи, а для Кирана это значит все на свете.

— Но он держит меня на таком расстоянии, Ксантия, — прошептала Мартиника. — В прямом и переносном смысле. Я думаю, что все дело, должно быть, в моем наследии. Думаю, что он стыдится меня.

— О нет, — твердо ответила Ксантия. — О нет, моя дорогая. Это просто неправда. Откуда у тебя взялась такая идея?

— Я не знаю, — призналась Мартиника.

Ксантия несколько минут молчала. В коридоре рядом с комнатой скрипнула дверь и на подносе звякнула посуда. На подоконнике за окном ворковал голубь, а внизу садовники с лязгом разбирали лопаты и грабли. А Ксантия все еще колебалась.

— Кирана сложно понять, — наконец произнесла она. — В его прошлом… осмелюсь сказать, слишком много разочарований.

— Потому что вы остались сиротами? — спросила Мартиника. — Поэтому?

Ксантия медленно кивнула.

— Да, отчасти, — признала она. — И, как и многие из нас, Киран несколько раз сделал неудачный выбор — и с этим он теперь должен жить.

Мартиника опустила голову.

— Ротуэлл сказал мне, что это он должен был быть в экипаже в ту ночь, когда погибли мои родители, — призналась она. — Ты имеешь в виду именно такие вещи?

Ксантия снова помедлила.

— Да, полагаю, что такие, — сказала она, все еще не отходя от окна. — Тем не менее, его проблемы — не твои, моя дорогая. Ты не можешь позволить себе перемешивать его чувства со своими. Ты должна жить собственной жизнью. Обещай мне, Мартиника, ты сделаешь это? В противном случае ты выставишь на посмешище все то, над чем работал Люк, что он старался дать тебе.

— Я… я полагаю, что ты права. — И это верно подмечено, допустила Мартиника.

Внезапно Ксантия обернулась.

— И ты… ты, Мартиника, просто вылитая Аннамари, — ни с того ни с сего заявила она. — Ты понимаешь это, дорогая? Киран не может смотреть на тебя и не вспоминать в следующую секунду, что это он должен был быть в том экипаже, а не твоя мать. И не наш брат. Это такое суровое напоминание.

— Я… я никогда не думала об этом в таком смысле.

Ротуэлл чувствовал себя виноватым? Возможно, отчасти в этом все дело. Из всех людей, у Ксантии нет причин лгать. Отчим Мартиники нежно любил ее. Может быть, именно за это — и за то, что он принял ее — ей и следует цепляться.

Ротуэлл не ненавидел ее.

Он отослал ее прочь не потому, что испытывал к ней отвращение, а из-за того, что хотел обезопасить ее. Неужели это правда? Возможно. Отчасти да. Противоречивый и запутавшийся, так сказала Ксантия. Но правда лежала еще глубже, как подозревала Мартиника. Ротуэлл — глубоко несчастный человек. Неужели его несчастье должно омрачить ее будущее? Должна ли она отказаться от этого шанса — от единственного идеального шанса на любовь — просто потому, что озлобленный человек не смог разобраться в собственных чувствах? И должна ли она наказывать за это другого человека?

Нет.