Когда были объявлены результаты контрольной, то он был потрясен обнаружив «F» за его работу. Первая «F» в его жизни. Он обратился к Брату Лайну, за что затем себя возненавидел. И Лайн отказал, мороча ему голову всякими ненужными разговорами: «…у меня сейчас дела поважнее», — сказал ему Лайн. «F» осталась. Она была отметкой позора и манипуляции учащимися «Тринити».

— Пожалуйста… — умолял его Брат Лайн. Он словно обращался к суду присяжных. Его голос дрожал.

— Уже поздно о чем-либо просить, — сказал Дэвид, восхищаясь игрой своих слов. «Просьба о помиловании. Вот видишь, Брат Лайн, я не глуп — та «F» была не случайна. Я каламбурю с ножом у твоего горла и вот-вот тебя им убью». — И уже слишком поздно для «А».

«А»… «F»… — полоскал горло Брат Лайн. — к чему все эти «А» и «F»?

Наконец теперь можно было выложить Брату Лайну все и от души.

— И еще «С», Брат Лайн, не забудьте — «С». Никогда в своей жизни я еще не получал «C» до того, как вы поставили «F». А затем была еще одна «F», потому что я уже не старался. И затем «C» от Брата Арманда по математике, чего никогда не было прежде.

Лайн посмотрел на него недоверчиво:

— И что ты имеешь в виду, говоря об этих оценках? «F» и «С»? — и он захихикал, как идиот, будто проблема решалась быстро и легко, и только было непонятно, причем здесь отметки? И это сильно возмутило Дэвида, и нож еще сильнее углубился в горло Лайна. И Девид подумал, как сильно еще нужно нажать на рукоятку ножа, чтобы пошла кровь. И затем он начал говорить, в каждое слово вкладывая злость:

— Да, об отметках и о моей жизни, и еще о моем будущем. О моей матери и об отце, которым теперь не дает покоя вопрос, что случилось с их замечательным сыном Дэвидом, который никогда не приносил других отметок кроме «А». Они ничего не говорят. Они слишком добры ко мне, чтобы говорить что-то еще, но их сердца разбиты. Они смотрят на меня с болью в глазах, потому что знают, что я приношу домой «F». Я, который не заслуживает такой оценки. Я — отличник, — слова звучали во весь голос, заставляя Лайна ощутить свой грех. Необходимо было дать миру узнать, что произошло. — Я заслуживаю «А». Моя мать плачет по ночам в своей комнате… — он не мог признать правду в ее слезах до этого момента. — Потому что я стал…

— Да, да, я теперь вспомнил, — сказал Брат Лайн, его голос подкрадывался и убаюкивал. — Та «F»… конечно… была оплошностью. Я думал, что исправлю ее, поставлю тебе оценку, которую ты заслужил. Но у нас в «Тринити» был ужасный период. Болезнь директора школы, насилие во время шоколадной распродажи… и что мне было не понять — так это твою чувствительность к отметкам. Все можно изменить.

— Здесь не только отметки, Брат Лайн, — Дэвида не увлекали аргументы Лайна. — Вы можете изменить отметку, но это уже слишком поздно. Есть еще многое другое, что вы уже не измените…

- Что? Скажи мне. Нет ничего необратимого…

Внезапно Дэвид устал, почувствовав, как начала таять энергия в руке, держащей нож, и во всем его теле. Ему больше не хотелось спорить, и он знал, что больше никогда не сможет выразить Брату Лайну или кому-либо еще все, что накопилось у него на душе, о жизни, потерявшей смысл и надежду.