|
Другие, попав в Думу, наоборот, примкнули к ее оппозиционному, антиправительственному крылу. Это напоминало французский 1789 год, когда из рядов тишайшего «первого сословия» выдвинулись революционные деятели вроде аббата Сиейса или епископа Отенского, будущего Талейрана.
Георгий Гапон
В 1913 году встревоженный этой тенденцией Святейший Синод даже выпустил указ, запрещающий лицам духовного звания заниматься партийной деятельностью.
Но были пастыри, которые и сами по себе, без партий, становились общественным явлением: очень популярный проповедник Иоанн Кронштадтский, неистовый реакционер епископ Гермоген Долганов, иеромонах Илиодор Труфанов, изображавший из себя нового Савонаролу.
Однако ни один из этих ярких людей не сыграл в истории такую роль, как отец Георгий Гапон, по своим качествам личность весьма небольшого масштаба.
Молодой, двадцатидевятилетний священник, начавший служить в одной из столичных церквей на пороге нового века, отличался красноречием, был хорош собой, деятельно участвовал в различных благотворительных проектах. Он нравился и беднякам, которым помогал, и высокому начальству. Многообещающий «народный пастырь» привлек внимание Зубатова, который решил, что именно такой человек будет полезен для руководства легальным рабочим движением в столице.
В 1903 году Гапон возглавил «Общество фабрично-заводских рабочих». После опалы Зубатова, когда курс правительства в «рабочем вопросе» изменился, проповедник внезапно оказался фактически бесконтрольным лидером массовой организации (в ней состояло около 20 тысяч человек). Курс правительства в «рабочем вопросе» все время менялся, единого мнения наверху не было, и Гапон был предоставлен сам себе. Амбициозный священник преисполнился великих замыслов: он станет тем, кто повернет ход истории.
Как уже говорилось, «Кровавое воскресенье» произошло на волне изначально легального монархического рабочего движения. В конце 1904 года, на фоне военных поражений (пал Порт-Артур) и растущего забастовочного движения, Гапон убедил рабочих обратиться к батюшке-царю с совершенно верноподданной — во всяком случае по форме — петицией: «Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы: они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения». Однако просьбы, а вернее, требования этого документа были отнюдь не смиренные: освобождение всех политзаключенных, свобода слова и печати, конституция, прекращение войны, восьмичасовой рабочий день. А заканчивалось обращение прямой угрозой — что податели петиции явятся к царскому дворцу и устроят перед ним непрекращающуюся акцию: «…А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом».
На многолюдных собраниях петицию подписали сорок тысяч человек. Шествие было назначено на воскресенье 9 января 1905 года. В частных разговорах и интервью Гапон говорил, что, если власть не уступит, будет всеобщее восстание.
Правительство оказалось в очень сложной ситуации. Градоначальник И. Фуллон благодушно относился к гапоновскому движению, считая, что опасности оно не представляет, и спохватился только за два дня до назначенной манифестации.
Среди тех, кто принимал решение, единства не было. Либеральный министр внутренних дел князь Святополк-Мирский выступал против жестких мер. Он считал, что толпу нужно пропустить, принять депутацию рабочих, пообещать ей что-нибудь, и в конце концов все разойдутся. Но тут вспомнили, что в 1896 году на московской коронации скопление неконтролируемой людской массы закончилось давкой и многочисленными жертвами. Градоначальник сказал, что новой Ходынки, да еще перед царским дворцом допустить ни в коем случае нельзя. |