— Вот оно, — задыхаясь, проговорил Клавдий. — Я хочу, чтобы теперь ты хранил его.

— Акация? — Плиний поднес тубу к лицу, принюхиваясь. — Евреи называют ее ситтим. Невысокое дерево, произрастающее на восточном побережье.

Осторожно открыв тубу, Плиний достал свиток. Пожелтевший от времени, он все же был не столь древним, как сочинения Филодема. В некоторых местах, правда, появились пятна, чернила поблекли. Плиний не спеша поднес пергамент к носу.

— Вряд ли писали сульфатом, — прошептал Плиний. — Хотя сложно сказать, сегодня в воздухе столько серы.

— Ты тоже почувствовал? — удивился Клавдий. — Я думал, меня одного преследует этот запах после посещения Флегрейский полей.

— Битум, — проговорил Плиний, вновь принюхавшись к чернилам. — Несомненно, это битум.

— Точно, — заявил Клавдий. — Маслянистая смола на полях всплывает на поверхность Генисаретского озера. Я видел своими глазами.

— Неужели? — Плиний черкнул несколько слов на полях. — Изумительно! Ты знал, что я экспериментирую с чернилами? Поверенный в Александрии прислал мне несколько замечательных дубильных орешков, срезанных в Аравии. Оказывается, их делают крошечные насекомые, выделяя желчь. Невероятно, правда? Я раздробил орешки, смешал с водой и смолой, затем добавил железо и сернистые соли, которые нашел на берегу острова Мисен. Получились замечательные чернила! Черные, как уголь, и не оставляют пятен. Сейчас я пишу ими. Только посмотри! Намного лучше, чем эти чернила. Что здесь намешали? Жирную смолу с клеем из кожи животных? Жаль, что не нашлось ничего достойнее. Уж не знаю, насколько важен этот документ, но, похоже, пышные словоизлияния Филодема проживут дольше.

— К сожалению, это единственные компоненты, оказавшиеся под рукой. — Клавдий жадно отпил вина и вытер рукой губы. — Я истратил все чернила во время путешествия.

— Так это ты написал?!

— Нет, я лишь дал папирус и эту смесь, сошедшую за чернила.

Развернув документ, Плиний разгладил его на скатерти, небрежно брошенной на стол. Папирус был испещрен красивым почерком на неизвестном языке. Ни греческий, ни латынь… Слова выведены изящно, с большим старанием. Но вряд ли автор зарабатывал письмом на жизнь.

— Писал назареянин?

Клавдий вздрогнул.

— В конце нашей встречи на берегу озера той ночью… он сказал, чтобы я увез свиток с собой и сохранил в тайне до тех пор, пока не наступит нужный момент. Ты читаешь по-арамейски?

— Конечно. Ты сам учил меня финикийскому языку. Думаю, они схожи, — ответил Плиний и просмотрел написанное.

Внизу стояло имя. Он быстро прочитал несколько верхних строк, мельком взглянул на Клавдия и вновь перечитал слова на пергаменте. В комнате стало совсем тихо. Клавдий внимательно наблюдал за Плинием, нижняя губа его дрожала. Теплый поток воздуха принес отвратительный запах серы. Послышался приглушенный шепот волн, ударяющихся о берег. Клавдий задержал взгляд на Плинии. Тот сложил свиток и задумчиво скрестил руки.

— Ну что?

Взглянув на Клавдия, Плиний осторожно проговорил:

— Я энциклопедист и военный. Я записываю факты… только то, что видел своими собственными глазами, или то, что узнал из достоверных источников. Чувствуется, что этот документ перенял власть человека, написавшего его и поставившего в конце свое имя…

— Спрячь свиток! — прервал его Клавдий, схватив за запястье. — Спрячь его в надежном месте! В самом надежном. Но прежде запомни последние строки и добавь их в «Естественную историю».