Отец Алексий скользнул за руль. Не глядя, протянул руку к кармашку для ключей.

Пусто.

Еще не веря, священник пошарил там пальцами, заглянул даже.

Пусто.

Зверь не имел привычки оставлять ключи от машины в этом традиционном, специально для них сделанном пластиковом кармашке.

– Мать твою в бога душу, – яростно прошептал отец Алексий.

У Зверя были в кармане какие‑то ключи. Они попались под руку при обыске, но священник спешил, поэтому не обратил на это внимания. Искал‑то оружие. Почему‑то уверен был, что убийца шагу не сделает без хотя бы простенького пистолета.

Значит, надо возвращаться. Нечего и думать завести машину без ключей – никогда это толком не получалось, сколько ни учился. А выбраться из этой глуши без автомобиля можно и не успеть. Зверь говорил о церемонии. Вдруг он ожидал гостей? Они ведь могут появиться уже утром. Будут искать. Нет. Пешком не уйти.

Ладно, снять с трупа ключи не страшнее, чем сделать трупом живого человека.

Священник разыскал в наборе инструментов тяжеленную монтировку, глотнул напоследок чистого ночного воздуха, вернулся в задымленные сени и бегом помчался по лестнице наверх, закрывая лицо мокрым обрывком собственной рясы.

Олег дышал дымом. В ушах звенело, и кружилась голова. Комната горела, волосы потрескивали, убийца чувствовал, как скручиваются от жара брови и ресницы. Он закашлялся, выплевывая кровь, комком стоявшую в горле.

Проклятый священник. Как же быстро уходят чужие жизни. Вчера одна. Сегодня другая…

А дверь оказалась заперта.

Олег взвыл от ярости, с размаху ударив плечом в тяжелое дерево. Вот и попался, идиот. Давно ли смеялся, мол, проще стену сломать.

Уже понимая бесполезность попыток, он снова ударил. Всем телом. Наверное, этого делать не следовало, потому что удар отозвался болью в черепе, снова потекла кровь, заливая и без того перепачканную рубашку. Проскрежетав ногтями по двери, Олег сполз на пол. Остался сидеть, уронив голову на горячие резные планки.

Вот так и умирают…

У него оставалась еще одна жизнь. Еще одна, кроме своей собственной. Значит, умрет он не скоро. Не быстро. Не задохнется и даже сгорит не сразу… Может, получится потерять сознание от дыма?

Нет! Нельзя! Нельзя умирать. Только не так, не в огне… Он не сгорит, он не должен, не может…

Ужас сменялся яростью. Бессмысленной, рычащей, безрассудной.

Не огонь… Нет, только не огонь.

Задыхаясь и кашляя, он вновь стал подниматься на ноги. Цеплялся руками" за плачущую лаком резьбу. Пальцы липли…

Дверь распахнулась неожиданно. И Олег, потеряв опору, рухнул на колени перед отцом Алексием.

Кажется, его кости ломались под ударами. Череп, во всяком случае, точно треснул. Потом снова пришли темнота и ночная тишь. Здесь не было места жару и пламени. Огонь не успел. Опять не успел.

Выдергивая из кармана убийцы простенький брелок с двумя ключами, священник увидел, что Зверь улыбается. Эта улыбка на обожженном, разбитом, залитом кровью лице была настолько жуткой, что отец Алексий, сам себе удивляясь, ногой отпихнул тело Зверя обратно в комнату. И вновь закрыл дверь на ключ.

Выбраться из дома во второй раз оказалось сложнее. И все‑таки священник нашел выход на улицу. Вернулся в гараж. Убедился, что «Нива» действительно на ходу. После чего, оставив мотор включенным, он разлил по полу, расплескал по стенам содержимое трех больших бочек с горючим, опустошил бак второго автомобиля. И, выезжая, с силой приложился бортом своей «Нивы» к металлическим несущим, по которым поднималась и опускалась дверь гаража. Искры брызнули радостной, слепящей дугой.

Он успел. Успел вынестись за ворота. Красивый терем за спиной священника застонал протяжно, охнул, просел, и пламя грохочущим бесом взвилось к черному небу.