— Вовсе нет, — Денис покачал головой. — Я тут действительно не при чем. Но я не могу передать тебе, как я счастлив, что все сложилось именно так. Нет ничего прекрасней, чем гибкость сюжета. Нет ничего увлекательней, когда писатель сам не знает, чем закончится его книга.

Савицкий яростно взглянул на него, потом на Нечаева, который скорчился на стуле, зажав уши ладонями и тряся головой, на Таранова, в глазах которого появилось что-то очень нехорошее, шагнул вперед и громко крикнул, перекрывая взбудораженный гомон:

— Молчать! Заткнуться всем!

К нему обернулись возмущенные лица, и на мгновение Роману отчего-то стало жутко от их взглядов, в которых было столько восторга и какого-то полубезумного азарта. Они смотрели на него, как на сантехника, который матерясь, громко топая и дребезжа своими инструментами, ввалился в зал в самый разгар увлекательнейшего ученого диспута.

— Вы что же — все писатели? — тихо спросил он, и Ксения вяло кивнула, ошеломленно моргая, потом провела по лицу ладонью, словно сметая невидимую паутину.

— Ну… как выяснилось, да. Мы все оставляли комментарии на странице Ивалди, — она метнула взгляд на Дениса, и его выражение было непонятным. — Но ведь… там у всех нас… псевдонимы, понимаешь? Мы…

— И отнюдь не все комментарии были лестными, — Денис усмехнулся, обходя диван, — но сейчас это не имеет значения. Плох тот писатель, который злобствует из-за критики. То, что вы здесь, это не месть. Это ваша судьба.

— Судьбы не существует! — воскликнула Корнейчук, отшатываясь, но Лозинский успел схватить ее за плечо и дернул обратно. Виктория замерла, скосив глаза на его пальцы, и ее губы изогнулись зло и брезгливо.

— Рома, это Блэки, — представляюще сказал Денис и, протянув другую руку, осторожно поправил очки Виктории, сползшие на кончик острого носа. — Ее творения изобилуют такими изощренными пытками, что, попади они в руки инквизиторских палачей, те сделали бы их своими учебниками. Фантазия у нее будь здоров, вынужден признать. Она преподает историю в средних классах. А еще она лесбиянка.

Корнейчук вывернулась из-под его руки и плюхнулась на диван, а Денис скользнул в сторону и оказался перед Альбиной. Его рука поднялась и легко подхватила вздрогнувшую Оганьян под левое запястье. Лозинский склонил голову и прижался губами к тыльной стороне ее ладони, потом чуть отступил, отведя руку в сторону, словно танцор, выводящий партнершу на поклон.

— А это Ралина, большая поклонница творчества Муркока. Раньше я и не знал, что она такая красавица, — восхищенно произнес он. — И не знал, что красавицы бывают такими кровожадными. Одна из ее выдающихся вещей — трилогия о стихийных демонах. Очень занимательно, почитай на досуге. Кстати, когда ей было четырнадцать, она вместе с двумя подругами довела свою одноклассницу до самоубийства.

— Это неправда, — спокойно сказала Оганьян, и Денис отпустил ее руку. Прошелся задумчиво по гостиной, и люди отшатывались от него. Только Сергей остался стоять на месте, и Лозинский, проходя мимо, провел пальцами по его руке и сразу отдернул их, словно ожегшись.

— Как я уже говорил, Сергей Васильевич ничего не пишет, — заметил он, насмешливо взглянув Таранову в лицо. — Он здесь совершенно случайно, не вовремя проявил бдительность, увы. Но вам, — Денис, повернувшись, сделал рукой приглашающий жест, — советую с ним побеседовать. Он многое может вам рассказать об ужасах, вам это пригодится. И может вам рассказать, каково это — застрелить двоих тринадцатилетних мальчишек. Но Серега не виноват, это война, там и не такое бывает.