|
Почему они сразу так во все это поверили — сначала рассказу Риты и его собственному, а потом — Лозинскому? Никто из них ни разу не сказал: «Да этого не может быть!» Никто из них не предположил, что все это — бред сумасшедшего, а он и Рита — парочка маньяков. Почему они приняли столь невозможное происходящее, как нечто совершенно обыденное? Как будто давным-давно подсознательно знали, что нечто подобное произойдет. Вроде бы, на первый взгляд, люди как люди — обычные люди, особенно Владимир, практичный до безобразия — убивания убиваниями, но дайте вначале денег. Неужели настолько потерялись в своих придуманных мирах, что накрепко переплели их с реальностью? Неужели только и делают, что живут такими, как это существо? Почему смотрят на него, как солдаты, ожидающие приказа своего командира?
Как часто мне хотелось, чтобы жизнь соответствовала тому, что мы пишем, а не наоборот… — Хочешь сказать, что как только они… как только мы все закончим эту чертову книгу, ты оставишь нас в покое? — Роман не смотрел на Лозинского — он смотрел на остальных, чувствуя на щеке встревожено-болезненный взгляд Риты, похожий на дрожащую, усталую руку. И чем дольше он смотрел, тем сильнее мерещился ему в их широко раскрытых глазах некий соборный восторг. — Хочешь сказать, что ты больше никогда не появишься? — Это зависит от вас, — с удивительной мягкостью ответил Денис, и черты его лица вдруг тоже стали удивительно мягкими, мальчишескими, напомнив Савицкому о том милом, безобидном, чумазом малыше, сидевшем на его придверном коврике. Знал бы — никогда не открыл ему дверь, никогда не подал руки… наверное. Никто ведь не заставлял его это делать, разве нет? Ни книга, ни мистические связи. Кабы б так, наверное было бы гораздо проще. В голове неожиданно мелькнула жалкая, трусливая, тихая, как шорох, мыслишка — а если б не помог Лозинскому тогда, год назад, то был бы давно уже мертв — и это, наверное, тоже было бы гораздо проще. Но все его существо тотчас же вознегодовало, поймало эту мыслишку, скомкало и выкинуло вон. — Неужели?! И что же — если все мы сейчас быстренько и коротко напишем, что все чудесным образом закончилось, и ты рассеялся, аки пыль на ветру, и все мертвые сидят дома живые и смотрят телевизор, то так и будет?! — Роман заставил себя усмехнуться. Денис взглянул на него не без сочувствия, которое сейчас Роману показалось чудовищней, чем издевательский хохот. — Если все так напишут, то да. Если не считать мертвых. Не тратьте время на мертвых. Это уже свершилось, они умерли, и ты, экс-главный герой, прожил каждую из этих смертей… почти каждую. Такие смерти вспять не повернуть. Извини, Рома. Мне очень жаль, что так вышло с твоим другом, я вовсе этого не хотел. Мне и тебя жаль. Ты неплохой человек, и не твоя вина, что эта дура, — он кивнул на Риту, тотчас же отвернувшуюся, — выбрала именно твою фамилию и прицепила к ней именно твое имя, а ты оказался единственным в Аркудинске Романом Савицким. Возможно, я бы даже отпустил тебя… но я не могу. Денис даже пригорюнился — почти натурально. Казалось, парнишка сейчас сядет в уголке и зальется горькими слезами. — Я тебе не верю! — Роман вскочил и обвел остальных рукой с торчащим указательным пальцем. — И вы не верьте! Не смейте ему верить, слышите?! Вспомните, что я вам рассказывал! Вспомните, что он сделал! — Он сделал это потому, что так написала она, — в голосе Корнейчук Роман к своему ужасу услышал плохо скрываемую зависть, и Таранов тотчас повернул голову и пристально на нее посмотрел, а Валерий уставился на потолок, дергая желваками. — Невероятно, что такое стало возможным. Одно дело, когда твою книгу читают, и совсем другое, когда она оживает. |
