— Что вы сказали? — спросил смущенно профессор.

— Это плохая примета! — нахально повторил Найден Кирилков.

Читатель увидит далее, что Найден Кирилков поплатится за свою необдуманную дерзость. И кто его тянул за язык? Если кому-то и надо было что-то сказать, то только не ему. Чего стоит его голос? Ровно ничего. Зато ему это зачлось потом. Но если вы спросите меня, я скажу: и поделом!

— Оставьте свою метафизику, товарищ Кирилков! — строго сказал я. — Приметы — пережиток прошлого. Что это вам взбрело в голову?

Тем временем Войн Константинов повернул в замке ключ и открыл дверь. Профессор сказал: «Прошу вас, пойдемте, пожалуйста!» — но никто из нас не пожелал входить. Да и не было смысла в этом. Подождав несколько секунд, профессор усмехнулся — то ли сконфуженно, то ли неприязненно, я не понял, и переступил порог. Через полминуты все мы услышали мягкий хлопок стальной дверцы несгораемого шкафа. И заключили из этого, что «Новый — У-1» в надежном месте.

Потом в присутствии всех безмолвно стоявших сотрудников «ЛС-4» Войн Константинов и Недьо Недев опечатали обе створки двери. Затем профессор нажал своим перстнем на еще теплый мягкий сургуч, и на его поверхности появилась увенчанная лавровым венком голова какого-то римского императора. Профессор передал второй ключ от несгораемого шкафа дежурному старшине охраны.

Затем мы безо всяких происшествий прошли по проверочной зоне.

Ну скажите мне теперь, дорогие читатели, не легче ли, действительно, верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем вредителю проникнуть в нашу «ЛС-4»? Да еще вынести оттуда тайком пол-литровую склянку! Прошу вас, скажите! Где он проникнет? Откуда войдет? Ну, допустим, проникнет каким-то сверхъестественным образом, но как выйдет?

Времена чудес давно миновали, теперь они бывают лишь в романтических балетах да в сочинениях некоторых писателей-примитивистов, поэтому с чистой совестью советую вам ничего не ставить на эту карту. Не то что верблюд, а букашка не сможет проникнуть в нашу «ЛС-4», скажу я вам!

И все же туда проникло не какое-то крылатое насекомое, а вполне земной человек!

Но как, скажите ради бога! Каким образом, откуда? Вы уважаете логику, реализм или же тяготеете к средневековой мистике? Да знаете ли вы, куда может увести ваше увлечение средневековой мистикой? Перекреститесь, хоть вы и не набожный человек. Прошу вас! Будьте милостивы к тем, кого вы любите и кто любит вас. Уже ради одной только любви стоит плюнуть на всю эту мрачную мистификаторскую, так сказать, средневековщину.

На следующее утро, ровно в восемь часов, мы все стояли перед запертыми и запечатанными дверьми нашей лаборатории. Профессор разломил сургучную печать, открыл дверь, и каждый направился к своему шкафчику. Надев халаты, мы сели на свои рабочие места и сразу же занялись повседневными делами. Работали спокойно, деловито, но несколько медлительно — так всегда бывает в начале дня.

Теперь следует описать вкратце наше лабораторное помещение, так как его расположение и наши рабочие места играют немаловажную роль для следствия. Это довольно большой зал Г-образной формы. Три широких окна, защищенные снаружи изящными решетками, смотрят на Витошу, но света в изобилии не пропускают. Против окон, у двери, находятся наши шкафчики — железные, окрашенные в зеленый цвет. Посередине зала на специальном постаменте установлен электронный микроскоп — наш глаз, заглядывающий в дебри микромира, — оборудованный фотометрической аппаратурой и мало ли еще чем. Сеть проводов осветительной установки придает ему вид весьма солидной машины.

Если стоять лицом к Витоше, наши рабочие места будут располагаться следующим образом: первое — крайнее слева — занимает отгороженная ширмой командная «кабина» профессора: за нею, слева направо, расположены рабочие столы помощника профессора, Недьо Недева, Найдена Кирилкова и вашего покорного слуги; правее их находится закуток, образованный стенками четырех огромных шкафов.