Тянули оба, изводясь,

Природа распускала нюни,

Но наконец подобралась,

И выпал снег — пытаясь втуне

Припрятать смерзшуюся грязь.

И в мире ясном, безысходном,

Где больше нечего решать,

Пора учиться быть свободным,

И не служить, и не мешать,

И этим воздухом холодным,

Прозрачным, заново дышать.

Потом — отчаянье. А ныне —

Блаженный холод пустоты.

На бледной утренней равнине

Торчат безлистые кусты,

И выражают не унынье

Его небритые черты,

Но примирение. «Ну ладно».

А из динамика в стене

Несется «Горная лаванда» —

Мотивчик, радостный вполне,

Или подобная баланда

На память о тебе и мне.

Так, по свершении разбега,

Он курит и глядит в окно,

В сиянье утреннего снега,—

А так как дело решено,

То там и альфа, и омега,

Конец с началом заодно.

И не обиды, не проклятья,

Не ревность, не вчерашний стыд,—

Но снежный свет жизнеприятья

Глаза герою холодит,

Пока за всеми без изъятья

Безмолвно камера следит.

1991 год

«Так давно, так загодя начал с тобой прощаться…»

Так давно, так загодя начал с тобой прощаться,

Что теперь мне почти уже и не страшно,

Представлял, что сначала забуду это, потом вот это,

Понимал, что когда-нибудь все забуду,

И останется шрамик, нательный крестик, ноющий нолик,

Но уж с ним я как-то справлюсь, расправлюсь.

Избегали сказок, личных словечек, ласковых прозвищ,

Чтоб не расслабляться перед финалом.

С первых дней, не сговариваясь, готовились расставаться,

Понимая, что надо действовать в жанре:

Есть любовь, от которой бывают дети,

Есть любовь, заточенная на разлуку.

Все равно что в первый же день, приехав на море,

Собирать чемоданы, бросать монетки,

Печально фотографироваться на фоне,

Повторять на закате: прощай, свободная ты стихия,

Больше я тебя не увижу.

А когда и увижу, уже ты будешь совсем другая,

На меня посмотришь, как бы не помня,

Потому что уже поплакали, попрощались,

И чего я тут делаю, непонятно.

Постоял на пляже, сказал цитатку, швырнул монетку,

Даже вместе снялись за пятнадцать гривен,

Для того ты и есть: сказать — прощай, стихия, довольно.

А зачем еще? Не купаться же, в самом деле.

Жить со мной нельзя, я гожусь на то, чтоб со мной прощаться,

Жить с тобой нельзя, ты еще честнее,

Ты от каждой подмены, чужого слова, неверной ноты

Душу отдергиваешь, как руку.

Жить с тобой нельзя: умирать хорошо, остальное трудно,

Я же сам сказал, твой жанр — расставанье.

Жить вообще нельзя, но никто покуда не понял,

А если и понял, молчит, не скажет,

А если и скажет — живет, боится.

И не надо врать, я любил страну проживанья,

Но особенно — из окна вагона,

Провожая взглядом ее пейзажи и полустанки,

Улыбаясь им, пролетая мимо.

Потому и поезд так славно вписан в пейзаж российский,

Что он едет вдоль, останавливается редко,

Остановок хватает ровно, чтобы проститься:

Задержись на миг — и уже противно,

Словно ты тут прожил не три минуты, а два столетья,

Насмотревшись разора, смуты, кровопролитья,

Двадцать улиц снесли, пятнадцать переименовали,

Ничего при этом не изменилось.

Ты совсем другое. Прости мне, что я про это.

Ты не скука, не смута и не стихия.

Просто каждый мой час с тобою — такая правда,

Что день или месяц — уже неправда.