Был я в мире, как в чужой квартире.
Чуждый воздух распирал мне грудь.
Кажется, меня сюда пустили,
Чтобы я любил кого-нибудь.
Солнце мне из милости светило,
Еле разгоняя полумрак.
Если б здесь была моя квартира —
Вещи в ней стояли бы не так.
Шкаф не смел бы ящика ощерить,
В кухне бы не капала вода,
И окно бы — смею вас уверить —
Тоже выходило не туда!
Господи! Пред тем, как взять обратно,
Наклонись хозяином ко мне.
Все, что я оставил, — это пятна
На твоей бескрайней простыне.
Боже, мы плохие работяги!
Видишь, как бедны мои труды:
Пятна слов на простыне бумаги,
Как любви безвыходной следы.
И когда твой ангел, встав у двери,
Вдавит кнопку черного звонка
И увижу, что любой потере,
В сущности, цена невелика,—
Прежде чем души моей объедок
Вытряхнуть из плоти, сжать в горсти,
Господи, помедли напоследок:
Дай себя в порядок привести!
1993 год
Подражание древнерусскому
Нету прежней стати, ни прежней прыти.
Клонюсь ко праху.
Аще песнь хотяше кому творити —
Еле можаху.
Сердце мое пусто. Мир глядит смутно,
Словно зерцало.
Я тебя не встретил, хоть неотступно
Ты мне мерцала.
Ты была повсюду, если ты помнишь:
То дымя «Шипкой»,
То в толпе мелькая, то ровно в полночь
Звоня ошибкой.
Где тебя я видел? В метро ли нищем,
В окне горящем?
Сколько мы друг друга по свету ищем —
Все не обрящем.
Ты мерцаешь вечно, сколько ни сетуй,
Над моей жаждой,
Недовоплотившись ни в той, ни в этой,
Но дразня в каждой.
…Жизнь моя уходит, обнажив русло,
Как в песок влага.
Сердце мое пусто, мир глядит тускло.
Это во благо:
Может, так и лучше — о тебе пети,
Спати с любою…
Лучше без тебя мне мучиться в свете,
Нежли с тобою.
1993 год
«Он так ее мучит, как будто растит жену…»
Он так ее мучит, как будто растит жену.
Он ладит ее под себя: под свои пороки,
Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.
И вот она приручается — тем верней,
Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем;
Она же видит во всем заботу о ней.
Точнее, об их грядущем — понятно, общем.
Он так ее мучит, жучит, костит, честит,
Он так ее мучит — прицельно, умно, пристрастно,—
Он так ее мучит, как будто жену растит.
Но он не из тех, кто женится: это ясно.
Выходит, все это даром: «Анкор, анкор,
Ко мне, ко мне!» — переливчатый вопль тарзаний,
Скандалы, слезы, истерики, весь декор,
Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обреченных на нищету.
Так учат наследного принца сидеть на троне —
И знают, что завтра трон разнесут в щепу,
Сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нем не клином сошелся свет
И все пригодилось с другим, на него похожим,—
Но в том-то вся и беда, что похожих нет,
И он ее мучит, а мы ничего не можем.
Но что, если вся дрессура идет к тому,
Чтоб после позора, рева, срыва, разрыва
Она взбунтовалась — и стала равна ему,
А значит, непобедима, неуязвима?
И все для того, чтоб, отринув соблазн родства,
Давясь следами, пройдя километры лезвий,
Она до него доросла — и переросла,
И перешагнула, и дальше пошла железной?
А он останется — сброшенная броня,
Пустой сосуд, перевернутая страница. |