Поначалу принцессе нравится дух навоза,

И привычка вставать с ранья, и штопка рванья —

Так поэту приятна кондовая, злая проза

И чужая жизнь, пока она не своя.

Но непрочно, увы, обаянье свиного духа

И стремленье интеллигента припасть к земле:

После крем-брюле донельзя хороша краюха,

Но с последней отчетливо тянет на крем-брюле.

А заявятся гости, напьются со свинопасом —

Особливо мясник, закадычнее друга нет,—

Как нажрется муж-свинопас да завоет басом:

«Показать вам, как управляться с правящим классом?

Эй, принцесса! Валяй минет… пардон… менуэт!

Потому я народ! У народа свои порядки!

Никаких, понимаешь, горошин. А ну вперед!»

Он заснет, а она втихаря соберет манатки,

И вернется к принцу, и принц ее подберет.

Или нет. Свинопас научится мыться, бриться,

Торговать свининой, откладывать про запас —

Свинопасу, в общем, не так далеко до принца,

В родословной у каждого принца есть свинопас…

Обрастет брюшком, перестанет считать доходы —

Только изредка, вспоминая былые годы,

Станет свинкой звать, а со зла отбирать ключи

И ворчать, что народу и бабам вредны свободы.

Принц наймется к нему приказчиком за харчи.

Есть и третий путь, наиболее достоверный:

Ведь не все ж плясать, не все голоском звенеть.

Постепенно свыкаясь с навозом, хлевом, таверной,

Свинопасом, стадом, — принцесса начнет свинеть.

Муж разлегся на солнцепеке, принцессу чешет —

Или щиплет, когда заявится во хмелю,—

Та начнет обижаться, хрюкать, а он утешит:

«Успокойся, милая, я ведь тебя люблю!»

Хорошо мне бродить с тобою по кромке леса.

Середины нет, а от крайностей Бог упас.

Хорошо, что ты, несравненная, не принцесса,

Да и я, твой тоже хороший, не свинопас.

Вечно рыцарь уводит подругу у дровосека,

Или барин сведет батрачку у батрака,

И уж только когда калеку любит калека —

Это смахивает на любовь, да и то слегка.

1992 год

«Вся любовь прошла в чужих жилищах…»

Вся любовь прошла в чужих жилищах,

В хатах снисходительных коллег.

Нас туда пускали, словно нищих

На краю деревни на ночлег.

Как ужасна комната чужая,

Как недвижный воздух в ней горчит!

В ней хозяин, даже уезжая,

Тайным соглядатаем торчит.

Мнится мне, в пустой квартире вещи

Начинают тайную войну:

Ящик шкафа щерится зловеще

На торшер — ущербную луну;

Хлебница стучит железной створкой,

Требуя себе особых прав;

Из сортира тянет свежей хлоркой —

Газовой атакою на шкаф;

Табуретки, выстроившись по три,

Топают и стол теснят с торца,

Позабыв о гнете и присмотре

В гости отвалившего жильца…

Но как только ключ в замке запляшет

И войдем, дыханье притая,

В комнату, в которой все не наше —

Даже ты как будто не моя,

Где окатит дрожью каждый шорох,

Где за всем следит незримый глаз,—

Позабыв о собственных раздорах,

Вещи ополчаются на нас,

И под их безжалостным надзором

Обнаружит с кражею родство

Наше счастье бедное, в котором

Все и так с начала воровство.

А когда в разгар, как по заказу,

У дверей хозяин позвонит

И за то, что отперли не сразу,

Легкою усмешкой извинит,

За ключом потянется привычно

И почти брезгливо заберет —

Дай мне, Боже, выглядеть прилично,

Даже в майке задом наперед.