Очередная странность – совершенно никакой вони. Не то чтобы совсем не пахло – чувствовались в воздухе и коровий навоз, и прелое сено, и еще что‑то кислое, – но все в пределах нормы. Может, у них тут и санэпидемстанция есть? И даже взяток не берет?

А телеги наши меж тем уже заходили в какой‑то проулок, по обеим сторонам которого тянулись огромные сараи.

– Прибыхом, – улыбнулся мне Ксанфе. – Амбары те суть приказны.

Потом была суета, выпрягание лошадей, разгрузка телег. Веревку с моей шеи наконец сняли, спустили на землю. Ксанфе взял меня за локоть и повел куда‑то внутрь.

Там оказалось довольно светло – из‑за факелов. Но совсем не таких, как в исторических фильмах. Не чадили, не воняли, горели необыкновенно ярко. Вполне даже сравнимо с электричеством.

Ксанфе явно знал, куда идти. Протащив меня по широкому коридору, он нашел высокого седобородого старика и минут пять ему что‑то втолковывал, показывая на меня. Говорили они тихо, лишь изредка доносилось: «Афонасий де рече», «лазняки», «хвороба». Потом он развернулся и вышел, на прощание хлопнув меня по плечу – не боись, мол, все путем будет.

Старик внимательно оглядел меня и сказал:

– Вой рече, имя ти Андрей. Лет елико суть?

– Девятнадцать… С половиной, – пробурчал я, уставясь на свои голые ноги.

– Идемо, Андрее. Облик вземши, поснедаеши…

Поснедать – это было очень кстати. Пускай всего‑то разносолов – ломоть хлеба, вяленая рыба и подкисленная чем‑то вода, но старик, по крайней мере, не жмотился в количестве.

Потом меня завели в какую‑то каморку и лязгнули снаружи засовом. Внутри обнаружилась охапка сена. Наверное, это здесь считается постелью. Вверху, под самым потолком, маленькое, крест‑накрест забранное двумя железными прутьями окошко. Солнце, по моим прикидкам, уже опустилось за горизонт, но в каморке было пока довольно светло. Читать, конечно, я бы не смог, а вот разглядеть удобства – вполне. В углу зияла дыра сантиметров тридцати в диаметре, голова уж точно пролезет. Где‑то в глубине слышался рокот текущей воды. Уж не канализация ли?

3

Наверное, в моих обстоятельствах полагалось бы не спать всю ночь, изводить себя вопросами, воображать многочисленные ужасы. Но ничего подобного – я как свалился на это сено, так и заснул, и не снилось ничего. Видимо, сегодняшний объем впечатлений равен одному удару по башке… Интересно все‑таки, кто же это меня там, в подвале, оприходовал…

Утро началось со скрежета отодвигаемого засова. Я приподнялся, завертел головой – и сразу все вспомнил.

Каморка была залита нежарким еще, золотистым солнцем. Солома моя разметалась по полу, и немалая ее часть застряла у меня в волосах. Пришлось причесываться пальцами. Тупое занятие, конечно.

Дверь поехала вперед, в комнату вошел вчерашний дед.

– Изоспамши? – пробасил он. – Ну, пойдемо. Поснедамши да и на торг.

О, точно! Как я мог забыть – сегодня же собираются меня продавать вместе со всем моим неисчерпаемым запасом доброты! Хорошо хоть, сперва пожрать дадут.

Да, для Средневековья тут нравы были какие‑то вегетарианские. Дед, как и вчера, провел меня на кухню, распорядился – и заспанная бабища необъятных размеров поставила передо мной миску какого‑то варева. Даже ложку деревянную выдала.

Кухня тоже потрясала размерами. По площади – как трехкомнатная квартира, если внутренние перегородки убрать. Три здоровенные печи, длинный, метров десять, стол, вдоль которого с обеих сторон тянутся узкие лавки, на стенках – пучки сушеных трав, полочки повсюду прибиты с какой‑то непонятной утварью.

Похлебка оказалась вполне терпимой.