А через год она исчезла.

Это не стало неожиданностью и случилось не сразу. Сэм испарялась постепенно, будто тающий на солнце утренний туман. Журналисты, готовящие публикации о десятилетней годовщине событий в «Найтлайт Инн», вдруг не смогли ее найти. Мать, в конечном итоге, признала, что больше не поддерживает с дочерью контакт. Ее были не в состоянии отыскать даже власти, считающие своим долгом приглядывать за жертвами насильственных преступлений.

Она пропала. Как говорит Куп, исчезла с радаров.

Ни одна живая душа не знает, что именно тогда случилось, что отнюдь не мешает теориям возникать и расти как грибы после дождя. В одной статье я прочитала, что она сменила имя и уехала в Южную Америку. Автор другой предположил, что Саманта ведет уединенный образ жизни где то на западе страны.

Всякие любительские сайты, разумеется, выдвигали более мрачные гипотезы, множа теории заговора. Им мерещилось самоубийство, похищение или инициированные спецслужбами операции прикрытия.

И вот теперь она стоит прямо передо мной. Причем выглядит настолько неожиданно, что я теряю дар речи.

– Что вы здесь делаете?

Это все, что мне удается из себя выдавить. Сэм закатывает глаза.

– Здороваешься ты отстойно.

– Простите, – отвечаю я, – здравствуйте.

– Так то лучше.

– Спасибо. Но это все равно никоим образом не объясняет, зачем вы сюда приехали.

– Но это же очевидно – повидаться с тобой.

Ее голос вызывает в уме злачный бар – прокуренный и проспиртованный. В нем таится мрачная нотка чего то запретного.

– Просто я подумала, что нам наконец надо встретиться.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Каждая из нас оценивает ущерб, нанесенный собеседнице теми роковыми событиями. Я понимаю, что Сэм предварительно навела обо мне справки: ее взгляд сначала скользит по моему животу, потом упирается в плечо. Я, тем временем, опускаю глаза на ее ногу, пытаясь припомнить, не хромала ли она, когда переходила дорогу.

В голове всплывает воспоминание о Лайзе. «Мы редкая порода, – как то сказала мне она, – и поэтому должны держаться вместе».

Теперь, когда ее больше нет, никто больше не в состоянии понять, через что нам пришлось пройти. Только я и Сэм. Нас осталось только двое. И хотя я по прежнему не понимаю, почему ей понадобилось выходить из тени, просто чтобы меня повидать, я неохотно киваю:

– Ну да, – говорю я глухим от удивления голосом, – может, тогда, поднимемся ко мне?

Мы сидим в гостиной, но не прикасаемся к стоящему перед нами кофе. Вернувшись домой, я сняла спортивный костюм, надев вместо него синие джинсы, красные туфли без каблуков и бирюзовую блузку. Яркое цветное пятно в противовес черному наряду Сэм.

Я присела на краешек кресла, обтянутого лиловым бархатом. Жесткое и неудобное, оно скорее для красоты, чем для пользы. Сэм устроилась на старинном диване и явно чувствует себя так же неловко. Сжала коленки, вытянула руки по швам и пытается вести светскую беседу, хотя это очевидно не ее конек. Слова срываются с ее уст короткими, резкими разрядами. Каждый похож на взметающийся в небо яркий фейерверк.

– Милая квартирка.

– Спасибо.

– И по виду просторная.

– Да, не тесная, но, правда, у нас всего две спальни.

Я тут же жалею об этих словах. «Всего две». Как будто я какая то обездоленная. Судя по рюкзаку, который притащила с собой Сэм, у нее вряд ли есть хоть какая то комната.

– Здорово.