Тот кивнул. Рядом с этим внушительным британским агентом ему было не так страшно. Однажды он всем расскажет, авось ему поверят: да, он воевал бок о бок с английским агентом.

— А ты, Попик, хочешь шоколадку?

— Нет, спасибо.

Толстяк пошарил в кармане, вытащил оттуда плитку шоколада и разломил пополам; смеркалось, и в кустах, где они залегли, было мало что видно.

— Держи, товарищ, это придаст тебе храбрости.

Толстяк протянул мальчику кусок шоколада, и тот благодарно запихнул его в рот, целиком.

— Вкусно, правда? — поинтересовался Толстяк.

— Да, — произнес юный боец.

Жевал он с огромным трудом. Клод хихикал про себя — это был пластит. Вскоре послышался сигнал туманного горна, потом звук приближающегося поезда. Когда тот проезжал мимо деревьев, раздался оглушительный взрыв.

55

Июль подходил к концу. Однажды под вечер, воспользовавшись передышкой, они пошли прогуляться в Гайд-парк — со спокойной душой, несмотря на ракеты “Фау-1”, так пугавшие лондонцев. Во главе колонны шла Лора, везла коляску с Филиппом; позади нее оживленно беседовали Дофф и Станислас. Шли они медленно, чтобы она их не слышала; говорили, как всегда, о войне. Лора еще не вышла на работу на Бейкер-стрит, и мужчины пребывали в уверенности, что если она их не услышит, то ничего не узнает ни о боях во Франции, ни о потерях союзников, ни о ракетах, грозящих городу. Они не брали в расчет газеты, радио, сирены, разговоры в кафе и наивно воображали, будто надежно защищают Лору от ожесточенного мира, когда шепчутся за ее спиной.

Она словно светилась на солнце: белая теннисная юбка, подол которой изящно колыхался при каждом ее шаге, изумительно шла ей. Она все знала про войну, она все время думала о ней. Думала о Толстяке, о Кее, о Клоде. И о Фароне — каждый день она заново переживала свой побег из квартиры. И о Пэле, каждую секунду, она обречена думать о нем всю жизнь. Думала и об отце Пэла: когда кончится война, она поедет в Париж, покажет ему прекрасного смеющегося внука. Филипп и его утешит в ужасающем горе, как утешает ее. Она попросит отца рассказывать ей о Пэле днями напролет, чтобы он оставался в живых и дальше. Она устала в одиночку поддерживать его жизнь; остальные никогда не говорили о нем, чтобы не причинить ей боль. А еще она хотела, чтобы Филипп однажды узнал историю своего отца.

Трое гуляющих шли вдоль озера. В парке было безлюдно: горожане запуганы крылатыми ракетами, сыпавшимися с середины июня на Лондон и на юг Англии. “Фау-1” (die Vergeltungswaffen — оружие возмездия) были последней надеждой Гитлера вернуть превосходство в войне. “Фау-1” взлетали с пусковых установок на побережье Ла-Манша: быстрые, бесшумные, они падали в любое время дня и ночи, по две с половиной сотни в сутки. Иногда на один только Лондон приходилось около сотни; счет убитым шел уже на тысячи, детей вывозили в отдаленные деревни вне зоны ракетных обстрелов. В небе с ревом пронеслась эскадрилья истребителей: Лора не обратила на нее внимания, а Станислас и Дофф проводили самолеты тревожным взглядом.

Британской разведке не удавалось локализовать пусковые установки “Фау-1”: военные засекали ракеты, только когда те уже летели над Ла-Маншем. Некоторые сбивало ПВО, но королевские ВВС почти не справлялись с этими атаками, совсем иными, нежели орды бомбардировщиков “Блитц”. Истребитель мог, конечно, расстрелять ракеты в полете; но взрывная волна была опасна для самих боевых самолетов, многие уже были потеряны. Существовал, однако, зрелищный и опасный способ отвести ракеты от густонаселенных мест: отдельным пилотам истребителей удавалось изменить их траекторию, подсовывая крыло самолета под крыло бомбы.

Лора сошла с дороги посмотреть на уток, плававших в озере.