Пэл посмотрел Лоре прямо в глаза. Какие у нее прекрасные глаза.

— Завтра мне надо уехать, — сказал он. — На два-три дня, обязательно надо. Самое большее через четыре дня я вернусь. Тогда все решим про отъезд.

Вот, завтра он пойдет к отцу и скажет: либо Женева, либо Америка.

— Возвращайся скорее! — взмолилась Лора.

— Обещаю.

— Обещай еще. Обещай любить меня, как обещал в Лондоне. Это было так красиво, я всегда буду помнить эти слова. Всегда.

— Я буду любить тебя. Каждый день. Всю жизнь. Всегда. В дни войны и в дни мира. Я буду любить тебя.

— Ты забыл: “Каждую ночь. Утром и вечером, на рассвете и в сумерках”.

Он улыбнулся — она не забыла ни единого слова. А ведь он произнес их всего один раз.

— Каждую ночь. Утром и вечером, на рассвете и в сумерках. В дни войны и в дни мира. Я буду любить тебя, — поправился он.

Они снова обнялись, надолго, и наконец уснули. Счастливые.

42

Отец готовил обед. Чемодан он уже собрал, совсем маленький чемоданчик, только самое необходимое: зубная щетка, пижама, хороший роман, колбаса на дорогу, трубка и кое-какая одежда. Ему было жаль уезжать, словно вор. Но так надо, так сказал Поль-Эмиль. Часы на стене показывали одиннадцать.

* * *

Если сын — один из агентов УСО в Париже, он зайдет к отцу. Кунцер был в этом глубоко убежден. Из-за открыток и еще потому, что это единственная ниточка. Гайо сказал, что связывался с неким Фароном, особо опасным агентом, тот готовит в Париже масштабный теракт. Никаких внятных сведений об этом Фароне у него не было, тот на редкость подозрителен, но если он найдет сына, то наверняка доберется до всей ячейки террористов и сорвет их планы. Время не ждет, на кону человеческие жизни. Со вчерашнего дня он с двумя другими агентами дежурил в машине на улице Бак, напротив входа в дом. Теперь это лишь вопрос времени. Конечно, этот Поль-Эмиль мог быть уже в квартире. Но если тот слишком долго не покажется, он устроит обыск.

Кунцер разглядывал редких прохожих. Он видел фото сына и прекрасно запомнил его лицо.

* * *

Пэл шел вверх по улице Бак с чемоданом. Посмотрел на часы: две минуты двенадцатого. Через три часа они будут сидеть в поезде. Он спешил. Ускорил шаг и подошел к дверям дома. Он думал о Лоре: вернется за ней, и они уедут навсегда. Хватит с него УСО. Война — это не для него.

Он переступил порог, почти не таясь, только бросил быстрый взгляд на улицу — все было спокойно. Шагая по узкому коридору, ведущему к лестнице и во внутренний двор, где висели почтовые ящики, он на миг остановился прямо перед каморкой консьержки и втянул носом воздух — знакомый домашний запах. Внезапно за его спиной раздались быстрые шаги.

— Поль-Эмиль?

Он вздрогнул и обернулся. Вслед за ним в здание вошел какой-то мужчина — красивый, долговязый, элегантный. В руке у него был люгер, и он держал его на мушке.

— Поль-Эмиль, — снова произнес произнес мужчина. — Я уж отчаялся вас повидать.

Кто это? Гестапо? Говорит совсем без акцента. Пэл огляделся: сбежать невозможно. Заперт в тесном коридоре. В паре шагов дверь в чулан, но из чулана не выйти. Внутренний двор? Там тупик. Кинуться вверх по лестнице? Бесполезно, тот его не упустит; единственный выход — парадная дверь. Обезоружить его? Он стоит слишком далеко, нечего и пытаться.