«Победы благоверному Императору Нашему Николаю Александровичу на сопротивные даруяй, и Твоё-ё сохраняя Крестом твоим жительство» — дружно пела толпа и слова эти принимали особенное, глубокое значение, которого раньше не замечал Саблин.

Он надел фуражку и вышел на улицу.

— Ура! — раздалось, едва показался он на подъезде. — Да здравствует Армия!

Сильные, мозолистые руки подхватили его и подняли на воздух. Тёмные загорелые лица рабочих смотрели на него восторженно.

— Да здравствует Армия!

Он шёл теперь с толпою, под руки с мужиком и студентом, а кругом, оглушая его, толпа пела: «Спаси, Господи, люди Твоя!»

Народ был с ним, народ готов был на всё. Жива была Россия. Вспоминались слова Христа: «Воздвигну церковь мою и врата адовы не одолеют ю!»

С Исаакиевского собора раздался торжественный звон. Плавно гудели колокола, их перебивали мелкие колокола и снова ударяли в большой — бом! бом! бом!

На высоких ступенях в золотых ризах стояло духовенство, ожидая народ. Оттуда неслось стройное пение клира и сливались нежные голоса соборных певчих с мощным рёвом толпы.

— Спаси, Господи, люди Твоя! — вздыхая, говорили мужики Саблину. — Спаси, Христос, и помилуй вас, голубчиков наших, офицеров царских.

Не было господ и народа, но был народ со своею Армией, с офицерами и Царём. Не было палачей и опричников! И мощно грянул хор толпы: «Боже, Царя храни!»

Германия объявила России войну, и перед призраком надвигающейся опасности воспрянула Россия, исчезли, попрятались в подполья бесы-разрушители, и народ, свободный от их пут, шёл, торжественно величавый, единый, сильный и могучий, со своим Богом, венчанным Царём.

— Царствуй на славу нам! Царствуй на страх врагам! Царь Православный! — неслось торжественными молитвенными выкриками к синему небу, и небо отвечало звоном колоколов: «бом, бом, бом!»

Все получило смысл и значение. В одно мгновение перед умственными очами Саблина встала вся его жизнь. Вспомнилась квартира Гриценки, кутёж и удар по лицу денщика, обнажённая Китти, нежная Маруся споры у Мартовой с молодёжью, доказывающей, что войны теперь стали невозможными и Армия не нужна, манёвры, «повзводно налево кругом» — всё получило особый смысл.

— Да здравствует Армия! — ревела толпа, а на паперти дьякон басил многолетие.

— Христолюбивому, победоносному воинству многая лета!

— Ура, ура! Да здравствует Армия!

— Многая лета! Многая, многая, многая лета! Час расплаты настал.

Ужели уйдёт теперь из жизни Саблин, мстя за поругание, нанесённое его жене Распутиным, ужели не отчитается за любовь и ласки Китти, за смерть Маруси, за весёлую сытную жизнь, за все те блага мира, за счастье носить мундир полка, за всё, что дали ему народ и Царь? Ужели покинет свой пост тогда, когда колышется над тёмными головами толпы портрет Государев и несётся гимн, тысячью голосов повторяемый, — Боже, Царя храни!

Восстала, поднялась великая Россия и в минуту опасности обратилась к Царю. Мёртвая глыба льда растаяла в сердце Саблина. Оно дрогнуло и простило. Его голос влился в мощный голос народа.

«Боже, Царя храни», — торжественной волною плыло и ширилось над залитым лучами ликующего солнца Петербургом.