Я была напугана, но не могла перестать барабанить, как не могу прекратить притопывать ногой или остановить подергивания лица. Я оказалась в ловушке узора, который сама же помогла создать.

Потом реальность снова изменилась, словно захватывающий фильм, и я увидела то, что уже почти забыла... как выглядит музыка.

Ноты гитары Моса, рассыпавшись по потолку, словно рождественские огни, то вспыхивали, то гасли; сложная мелодия Перл связывала и наэлектризовывала их. Рифф «собачьего» парня растекался внизу, твердый и устойчивый, а мои барабаны были теми живыми подмостями, на которых все держалось, пульсируя со скоростью девяносто два удара в минуту.

Охваченная благоговейным страхом, я рассматривала это видение. Уж такой я уродилась — со способностью видеть музыку, и только потом доктора научили меня сортировать свои ощущения, выделяя и удерживая на месте предметы и лица. Но сначала они излечили меня от этих видений с помощью таблеток и других своих приемов. Как получилось, что другая реальность вернулась? Все ощущения слились, воспринимались как единое целое...

Однако потом я опустила взгляд на пол и увидела песню Минервы.

Она обвивалась вокруг ее ног, прокладывая свой путь между кабелями и шнурами, то погружаясь в пол, то выступая из него типа петли Лохнесского чудовища в воде. Это был червь, слепой и рогатый, пульсирующие сегменты тела проталкивали его сквозь землю, голодная утроба ненасытно распахнута, усеянная рядами кинжально-острых зубов.

И внезапно до меня дошло, что проклятие Минервы вовсе не героин или крэк, а тварь на тысячу лет старше этих наркотиков.

Я тяжело задышала, и она повернула ко мне голову и поняла, что я вижу это. Одним движением она выронила блокнот и сорвала с себя очки. Ее песня перешла в долгое яростное шипение. Архитектура музыки разрушилась, барабанные палочки вырвались из моих рук.

Остальные вынуждены были остановиться. Перл встревоженно смотрела на свою подругу. Мос тоже смотрел на Минерву, и выражение его лица читалось безошибочно: парень истекал желанием.

— Почему вы остановились, господи? — закричал крупный «собачий» парень. — Это же было паранормально!

Я удивленно уставилась на свои пустые руки. Никакой дрожи, как обычно после хорошей игры. Никакой потребности притопывать ногами или прикасаться ко лбу. В воздухе не было ничего, кроме шипения усилителей — и ряби, едва заметной уголками глаз.

Однако я по-прежнему подошвами ног чувствовала зверя, которого мы играли. Что-то грохотало в земле, на глубине больше шести этажей. Что-то, откликающееся на песню Минервы.

— Ты тоже чувствуешь его запах? — шепотом спросила она меня.

— Нет... не запах. Но иногда я вижу то, что не должна видеть. — Я сглотнула, сквозь джинсы стиснула бутылочку с таблетками и рефлекторно выдала объяснение, которое нас заставили затвердить в школе, на случай если у полиции возникнут сомнения, не употребляем ли мы наркотики. — У меня неврологические проблемы, которые могут стать причиной болезненных пристрастий, потери контроля над моторикой или галлюцинаций.

Минерва вскинула бровь и обнажила в улыбке слишком много остроконечных зубов.

— Судороги... Аутизм...

Я кивнула. Все это относилось ко мне, более или менее. Но, черт побери, она-то кто?

12

«The Temptations»[5]

MOC

Ее полностью открытое лицо сияло так ярко, что я буквально таял.

До этого момента на ней были очки от солнца — чистое позерство, так мне казалось. Но теперь я понимал, что она должна носить их — чтобы защищать не себя, а нас, чтобы мы не видели ее глаз.

Хотя красавицей ее не назовешь, это было что-то в тысячу раз более жуткое, что-то, терзавшее меня просто невероятно. Я уже слышал это в музыке, почувствовал в том, как она вывернула нас, заставив следовать за собой, — вся группа была поглощена, подавлена ее магнетизмом или как тут лучше выразиться.