— Понятно. Испанцы бросили в котел несколько крыльев кондоров и готовят суп. Как жаль, что мы не можем принять участие в их трапезе!

— Вы уже затянули пояс, теперь заткните нос.

— Если бы он был таким длинным, как у гасконцев, можно было бы попробовать; только вот носы басков, не знаю уж почему, будто бы имеют желание исчезнуть.

Бывший трактирщик из Сеговии не мог удержаться от смеха, и он не боялся, что этот негромкий смешок достигнет с такой высоты испанских ушей.

Между тем голод начинал мучить двоих осажденных, а поднимавшийся вверх запах бульона вызывал тошноту; они же вытянулись в гнезде один подле другого, предварительно подготовив к стрельбе ружья.

До авантюристов доносились болтовня и смех испанцев. Должно быть, суп из кондоров привел их, испытавших немало лишений, в веселое настроение. Вслед за запахом бульона до верхушки дерева донесся запах табака, что привело Мендосу в совершеннейшее отчаяние, потому что табак у него был, только он не осмеливался закурить.

Шло время, а для двоих обездоленных продолжалась пытка; к тому же они ежеминутно боялись, как бы какой солдат не полез на высоченное дерево.

Едва зашло солнце и на лес опустились сумерки, Мендоса, как и обещал, взял острую драгинассу дона Баррехо и сделал глубокий надрез на двух суках, торчавших под гнездом: один — слева, другой — справа. Если бы какой ловкач и добрался до этих веток, то, схватившись рукой за один либо за другой сук, он бы не удержался от стремительного падения.

Тем временем испанцы, видимо, получившие приказ устроиться в этом месте на ночлег, чтобы дать полусотне возможность собраться, разожгли другие костры и положили в угольки огромные куски мяса кондоров. В испанском лагере царило веселье, тогда как гнездо кондора погрузилось в глубокую печаль.

Бедным авантюристам во второй раз пришлось привыкать к раздражающим запахам, поднимавшимся от подножия дерева. Голодный, как волк, Мендоса стянул свой кожаный пояс еще на одну дырку.

Внезапно послышалось несколько голосов и взрывы смеха:

— Педро!.. Педро!.. Луна восходит над сьеррой.

— Поди поищи кондорскую яичницу.

— Покажи-ка силу твоих мускулов, карай!

— Давай-ка лезь! А мы посмотрим.

Мендоса не мог сдержать крепкого словца.

— Вы слышали, Де Гюсак? — спросил он.

— Кажется, пробил наш последний час, — ответил гасконец. — Вот что я понял.

Мендоса встал на колени, крепко сжимая драгинассу дона Баррехо.

В этот момент из-за самой высокой вершины сьерры показалась луна, заливая лес своим мягким голубоватым светом.

— Эх, если б я мог утопить тебя в море, — сказал баск.

А под деревом испанцы продолжали кричать хором:

— Лезь, Педро!.. Луна вышла специально, чтобы осветить тебе яичницу!..

Наконец, весь этот гул перекрыл один голос:

— Ладно!.. Если вы так хотите яичницу, вы ее получите. Педро своего слова не меняет.

Носивший это имя солдат, крепкий малый, которому не исполнилось и тридцати, встал на ноги, перевесил мизерикордию с правого бока на левый, чтобы не стеснять движений, приблизился к сосне и вспрыгнул на один из нижних суков.

— Я покажу вам, — крикнул он, — как марсовые взбираются на рангоут. Замолчите и следите за мной.

Мендоса и Де Гюсак все это видели и слышали. Если солдату удастся миновать подрезанные ветви, авантюристы будут раскрыты.

— Что вы теперь скажете, Мендоса? — спросил бывший трактирщик из Сеговии, мучивший спусковой крючок своей аркебузы. — А если его пристрелить, прежде чем он доберется до нас? В своей меткости я уверен.