— Это здесь, — сказал капитан, и его голос отчетливо разнесся по всему трюму.
— Много пороха? — спросил мастер Арнольдо.
— Пятьдесят фунтов.
— Этого хфатит?
— Не останется целой ни одной доски.
— И ни одного из этих плутоф?
— Надеюсь, что нет.
— У фас есть фитиль?
— Он уже на месте.
— Сколько фремени он горит?
— Минут десять.
— Этого хфатит, чтобы усесться ф шлюпке?
— Нам надо только перерубить канат, потому что шлюпка идет за нами на буксире. Я уже приказал положить в нее весла и продукты.
— Потшигайте.
Ничего больше Мендосе знать не требовалось. Испуганный, весь в холодном поту, он пробрался в кормовую надстройку и ворвался в каюту, где находились гасконец и Буттафуоко.
— Вставайте, быстрее, вставайте! Нельзя терять ни секунды, — говорил баск, отчаянно тормоша друзей.
— Нас берут на абордаж? — спросил гасконец, с трудом поднимаясь с койки.
— Следуйте за мной, только без шума, и ни о чем не спрашивайте, — ответил Мендоса. — Идемте, сеньор Буттафуоко, если вам дорога жизнь.
На корме у всех каравелл и галеонов устраивали орудийные порты, служившие амбразурами для мелкой судовой артиллерии. Мендоса подвел друзей к этим портам и сказал:
— Ныряйте в море, не раздумывая.
Буттафуоко и гасконец настолько были поражены возбужденным голосом баска, что им и не требовалось никаких объяснений. Они укрепили шпаги, высунулись в люки и скользнули в пенистую кильватерную струю. Секундой позже за ними последовал и Мендоса.
Как раз в этот момент к ним подошла шлюпка, следовавшая за каравеллой на тридцатиметровом буксире. Мендоса и дон Баррехо схватились за один ее борт, а более высокий и тяжелый Буттафуоко — за другой; без каких-либо особых усилий они забрались в шлюпку.
— Руби канат!.. — скомандовал баск, повернувшись к дону Баррехо.
Гасконец, уразумевший, что должно произойти нечто ужасное, беспрекословно повиновался.
— А теперь — весла на воду!.. И гребите изо всех сил, если хотите спастись!..
Шлюпка устремилась в направлении, обратном ходу каравеллы. Она прошла всего пятьдесят или шестьдесят метров, когда с маленького парусника раздался крик:
— Проклятие!.. Шлюпка исчезла!.. Мы погибли!..
Послышались крики, проклятия, потом темноту озарила яркая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот, сопровождаемый целой бурей осколков. Каравелла взлетела в воздух вместе со своим несчастным экипажем, дружком Пфиффером и мнимым сыном испанского гранда.
Несколько секунд над водоворотом, поглотившим исковерканное взрывом судно, висело облачко красноватого дыма, пока его не рассеял ночной бриз.
— Друзья, — сказал потрясенный Мендоса, вытирая рукой пот, обильно, несмотря на купание, выступивший на лбу, — возблагодарите Бога, если вы еще чувствуете себя христианами, потому что своим спасением мы обязаны только Ему.
— Мне всё еще неясно, — признался казавшийся совершенно обалдевшим дон Баррехо, — что там взорвалось?
— Каравелла, а задержись мы на две-три минуты, то тоже бы взлетели в воздух.
— Судно загорелось? — спросил буканьер, который все никак не мог разобраться в ситуации.
— Они подожгли бочонок с пятьюдесятью фунтами пороха, чтобы взорвать нас, — ответил баск. — По счастливой случайности я успел вовремя, и шлюпка, которой они хотели воспользоваться, попала в наши руки. |