Если я и была приемным ребенком, то «приемнее», чем сейчас, не чувствовала себя никогда в жизни. От унижения хотелось залезть под стол.

Фрэнни тут же встрепенулась.

— Пелхэм, пусть Бетси сама решит, где ей учиться, — сказала она, и я впервые в жизни заметила в ее взгляде отчаяние. — Слушай, а если тебе пойти в Лондонскую школу экономики — рядом с домом? С твоими баллами они будут сами умолять тебя подать заявление!

Фрэнни даже не сделала попытку поговорить с ним. В тот момент у меня внутри будто захлопнулась какая-то дверца. «Ладно, — мрачно подумала я. — Ты, кажется, послал меня подальше? Так я и уеду!»

В тот же день я поступила в Сент-Эндрюс — самый дальний от дома британский университет, который мне удалось найти на карте, — и сразу же уехала в Шотландию. Там я немедленно и со смаком послала к черту все «благородные» академические штучки — этикет, манеры, кашемировые костюмы и глупые мечты стать похожей на Одри Хэпберн. Теперь мне было противно даже думать об этом. К неподдельному ужасу Лив, я выкинула свои каблуки-рюмочки, влезла в широкие молодежные штаны и поклялась, что никогда, ни за что в жизни не напишу ни единого приглашения.

Конечно, у меня разрывалось сердце при мысли, что моя бедная «настоящая» мамочка так и не увидит меня в желанной роли леди. Ну что ж. Ей надо было знать, что там требуют на входе; тогда бы она догадалась подкинуть в коробку из-под мармелада мою родословную, а не жалкую записку с золотой пчелой.

В общем, с божьей помощью я это пережила. А вот Фрэнни не смогла смириться с моим жестоким молчанием и регулярно присылала продуктовые корзины от «Фортнум энд Мейсон» и жизнерадостные письма с советами, сплетнями и «вечными вопросами» от Кэтлин и Нэнси типа, хорошо ли я питаюсь и всегда ли ношу теплое белье.

Надо сказать, в конечном счете я была даже рада, что мне не пришлось растратить драгоценное время на книксены. Потом я призналась Лив, что за первую же неделю своего студенчества узнала гораздо больше полезных вещей, чем если бы целый год занималась складыванием салфеток. Итогом же моего обучения стали красный диплом университета и гора таблеток для снятия похмельного синдрома — с этим багажом я начала жизнь с чистого листа в славном городе Эдинбурге. Если бы здесь я вздумала рассказать, как меня в коробке подбросили в пансион благородных девиц, никто бы просто не поверил… Впрочем, я и не пыталась.

Напрасно я рассчитывала, что Академия не вызовет у меня никаких  эмоций. Когда я (теперь уже взрослая женщина со стабильным заработком и собственной квартирой) все-таки вошла в красную дверь, меня охватило странное чувство, что за ней меня ждет какой-то новый сюжетный поворот. Думаю, нечто похожее в аналогичной ситуации испытывают герои фильма ужасов.

— Проходи, Бетси, — сказал лорд П., и я поймала себя на том, что не просто стою рядом, а невольно пытаюсь помешать его вежливым попыткам пожать Лив руку. — Спасибо, что приехала, Оливия.

— Всегда рада, — ответила Лив, и мне показалось, что лорд П. растаял от ее милой улыбки.

Я сделала глубокий вдох и наконец перешагнула порог гостиной, где под хрустальными люстрами уже вовсю шел вечер. Все пространство зала, кроме лестницы и столов с ровными рядами бокалов и чашек, было до отказа заполнено дамами в возрасте от тридцати до семидесяти (при этом возраст каждой из них никто бы не смог определить наверняка). Все были одеты в развевающиеся шелка пастельных тонов и туфли телесного цвета, в которых ноги кажутся длиннее. И все как одна вели оживленную беседу.

Лорд П. стоял рядом со мной; возможно, просто боялся затеряться в этом женском царстве.