– Не подносите ее ко мне! Уберите. Она проклята!

– Да ладно вам, – устало молвила Консуэло.

– Унесите ее отсюда. Вон. Вон отсюда!

– Я не поняла, что я должна сделать? Подойти к первому встречному и сказать: “Не угодно ли золотую подвеску?”

– Унесите ее отсюда!

– Но она стоит не меньше нескольких сот долларов!

– Вон отсюда!

– Ушам своим не верю, – сказала Консуэло. – Ваш друг умер, а вас больше всего занимает жалкий кусок золота!

– Вон!

– Ну хорошо. Я ухожу. Но вы все-таки ненормальный.

– Червяку лебедь всегда кажется некрасивым, – сказал Чиун.

– Вы меня оскорбляете! – возмутилась Консуэло.

– Ну, кажется, мы наконец поняли друг друга.

Вернувшись, Консуэло увидела, что Чиун сидит рядом с телом. Она не поверила своим глазам: этот старый и верный друг, которого Римо называл не иначе как “папочка”, сидел на кровати и грозил покойнику.

– Ну вот, теперь мы сами убедились. Я не буду тебе говорить, что я давно это знал. Вот до чего тебя довела твоя гордыня! И самоуверенность. А все почему? Надо было слушать, что старшие говорят! Слушать и проявлять почтение к Дому Синанджу, которому ты стольким обязан, который так тебя любил. А ты! – Чиун помолчал и подобрался, дабы полнее выразить переполнявшее его негодование. – Ведь я не возражал против того, что ты служил помешанному императору, хотя на земле есть и по-настоящему почетная работа. Нет, не возражал. Единственное, что мне было от тебя нужно, – это немного уважения, но тебе и этого было для меня жаль! Я и это терпел. И твое неуважение к Синанджу, которое ты демонстрировал изо дня в день, я молча терпел! – Чиун снова замолчал и после некоторых раздумий воскликнул: – Нет, я не должен был это сносить! Вот результат! Вот как ты наказан! Я предупреждал тебя, и ты эту кару заслужил.

– Как вы можете? У меня от вас мурашки бегут, – не выдержала Консуэло.

– А еще и эта девка. Добропорядочная корейская девушка тебе не нравилась...

– И вы для этого выгнали врача? Чтобы читать нотацию покойнику?

Чиун с презрением посмотрел на последнюю подружку Римо. Мальчик совсем распустился. Факт налицо.

– Прошу прощения, мадам, – сказал Чиун.

– Что вы делаете?

– Я говорю с ним по-английски, потому что у него может на время пропасть память на корейский.

– Я не могу в это поверить, – рыдала Консуэло. Она покачала головой и опустилась на пуфик в углу комнаты. – Что я слышу?!

– Ах ты, Фома неверующий. Открой глаза. Взгляни на кончики пальцев. Если ты не в состоянии почувствовать, как к нему возвращается жизнь, потрогай хотя бы, какие они теплые.

– Я не хочу к нему прикасаться.

Чиун не стал спорить. Одним проворным движением руки он притянул ее к кровати. Она перестала плакать.

– Дотронься, – приказал он.

– Я не хочу, – сказала она.

– Дотронься!

Какая-то непреодолимая сила подняла ее руку и опустила на волосатую грудь Римо. Тело еще не остыло. Она почувствовала, как ее рука сильней вдавливается в грудь покойника. Ладонью она ощутила едва слышный толчок. Потом еще. И еще. Сердце билось!

– О Господи, – от изумления она разинула рот. – Вы вернули его к жизни!

– Да нет же, дуреха.