— Не могу такого даже представить, — сказала она. — Меня вырастили в доме, где были тысячи книг.

— В самом деле?

Он не хотел, чтобы его вопрос прозвучал слишком удивленно, но раньше ему не приходилось слышать о лавочниках с большими библиотеками.

— Мой отец был ученым, — сказала она. — После раздела Индии он стал преподавать прикладную математику. Мама рассказывала, что при переезде ей было позволено взять с собой два котелка и фотографию родителей. Все ящики были забиты книгами. Моему отцу было очень важно прочесть все.

— Все?

— Да. Художественная литература, философские и научные труды — конечно, это весьма романтическая миссия, но ему удалось прочесть поразительное количество книг.

— Я стараюсь читать по книге в неделю, — сказал майор. Он гордился своей небольшой библиотекой, в основном состоящей из книг в кожаных переплетах, купленных во время поездок в Лондон у немногих достойных книготорговцев, кто еще работал на Чаринг-Кросс-роуд. — Но, надо признаться, сейчас я в основном перечитываю давних любимцев — Киплинга, Джонсона; никто не сравнится с великими.

— Не могу поверить, что вы любите Сэмюэла Джонсона, майор, — сказала она со смехом. — Он совсем не следил за гигиеной и ужасно грубил бедному Босвеллу.

— Увы, гениальность и личная гигиена зачастую находятся в обратной зависимости, — сказал майор. — Мы бы многое утратили, если бы в погоне за общественными приличиями порастеряли гениев.

— Ну, они бы хоть иногда мылись, — сказала она. — Вы правы, конечно, но я считаю, что неважно, что человек читает — каких авторов любит, какие темы, — главное, чтобы он что-нибудь читал. Необязательно даже иметь собственные книги.

Она с печальным видом погладила библиотечную обертку книги.

— Но что же с библиотекой вашего отца? — спросил майор.

— Ее больше нет. Когда он умер, мои дядья приехали из Пакистана, чтобы разобраться с делами. Как-то раз я вернулась из школы и увидела, что мама с одной из тетушек протирают пустые полки. Дядя их продал чуть ли не на вес. В воздухе стоял запах дыма, а когда я подбежала к окну…

Она умолкла и медленно вдохнула.

Воспоминания, подумал майор, напоминают фотографии на надгробиях — краски не меркнут, сколько бы грязи и песка их ни покрывало. Достаточно лишь немного потереть, и вот они уже снова сияют.

Она вскинула голову.

— Не могу передать вам, какое чувство меня охватило — мне было так стыдно видеть, как в саду сжигают книги. Я умоляла мать остановить их, но она только склонила голову и продолжила оттирать полки.

Миссис Али остановилась и повернулась к морю. Грязная пена волн ползла по темному ребристому песку — время отлива. Майор вдохнул острый аромат водорослей и подумал, не погладить ли ее по плечу.

— Мне так жаль, — сказал он.

— Не могу поверить, что рассказала вам все это, — сказала она и повернулась к нему, вытирая глаза. — Прошу прощения. Я становлюсь глупой старухой.

— Моя дорогая миссис Али, вас никак нельзя назвать старухой, — сказал он. — Для вас наступила пора цветения, пора зрелой женственности.

Сказано чересчур помпезно, но он надеялся, что она зардеется от удовольствия. Она, однако, расхохоталась.

— Да, майор, я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь настолько льстиво описывал морщины и жировые отложения, присущие пожилым дамам.